Тарзан - приёмыш обезьяны

Д’Арно начал тотчас же, показывая на обычные предметы и повторяя их названия по-французски, потому что он думал, что ему легче всего будет научить этого человека своему родному языку.

Для Тарзана это было, конечно, безразлично, потому что он не мог отличать один язык от другого. Тарзан был очень ревностным учеником и через два дня настолько освоился с французским языком, что мог произносить маленькие предложения, вроде «это дерево», «это трава», «я голоден» и тому подобное, но д’Арно нашел, что трудно учить французской речи на основе английского письма. Лейтенант писал маленькие уроки по-английски, а Тарзан должен был произносить их по-французски, но так как буквальный перевод оказывался из рук вон плох, то Тарзан часто становился в тупик. Д’Арно понял, что он сделал большую ошибку, но ему казалось уже слишком поздно начинать все сызнова и переучивать Тарзана, особенно потому, что они уже быстро подходили к возможности разговаривать друг с другом.

На третий день после прекращения лихорадки д’Арно Тарзан написал записку, спрашивая его, чувствует ли он себя достаточно окрепшим, чтобы его можно было отнести в хижину. Тарзан так же сильно стремился туда, как и д’Арно: ему так хотелось снова увидеть Джен Портер! Ему было нелегко оставаться с французом все эти дни, когда все его существо рвалось к маленькому домику у моря. Д’Арно, только и желавший этого, написал:

«Но вы не сможете нести меня все это расстояние через дремучий лес!»

Тарзан засмеялся.

— Чепуха, — сказал он, и д’Арно тоже громко засмеялся, услыхав от Тарзана это слово, которое сам так часто употреблял.

Они отправились в путь, и д’Арно так же, как и Клейтон, и Джен Портер, изумился поразительной силе и ловкости обезьяны-человека.

Далеко за полдень добрались они до открытой поляны, и когда Тарзан спустился на землю с ветвей последнего дерева, сердце его громко стучало в груди в ожидании встречи с Джен Портер. Но возле хижины не было заметно никого, и д’Арно недоумевал, увидев, что ни крейсера, ни «Арроу» нет в бухте.

Вокруг не было ни души, и чувство одиночества передалось обоим мужчинам, направлявшимся к хижине. Оба молчали, но еще до того, как открыть дверь, знали уже, что они найдут за нею. Тарзан поднял щеколду, и тяжелая дверь повернулась на деревянных петлях. Хижина была пуста!

Мужчины посмотрели друг на друга. Д’Арно понял, что товарищи считают его мертвым, Тарзан же подумал только о женщине, которая с любовью целовала его, а потом бежала, пока он оказывал услугу одному из ее спутников!

Великая горечь затопила его сердце. Он скроется в джунгли и вернется к своему племени. Никогда не захочет он вновь увидеть кого-либо из своей породы и не зайдет больше в хижину. Он навсегда оставит ее вместе с безумной надеждой, которую он здесь вскормил, надеясь найти собственный род и сделаться человеком среди людей.

А француз? А д’Арно? Что ж! Пусть идет он своей дорогой, как и Тарзан. Видеть его Тарзан больше не желает. Он хочет одного — бежать, бежать от всего, что может напомнить ему Джен Портер!

Пока Тарзан стоял на пороге, погруженный в свои мысли, д’Арно вошел в хижину. Он увидел, что в ней значительно прибавилось вещей. Немало предметов оказалось тут с крейсера — походная кухня, посуда, ружье и значительное количество патронов, консервы, одеяло, два стула, койка, несколько книг и журналов, большей частью американских. «Они намерены вернуться», — подумал д’Арно.

Он подошел к столу, который столько лет тому назад смастерил Джон Клейтон в виде пюпитра, и увидел на нем две записки, адресованные Тарзану из племени обезьян. Одна была подписана твердым мужским почерком, другая, запечатанная, — женской рукой.

— Здесь есть два послания вам, Тарзан! — крикнул д’Арно, обернувшись к двери, но его спутник исчез.

Д’Арно подошел к двери и выглянул. Тарзана нигде не было видно. Д’Арно громко позвал его, но не получил ответа.

— Проклятье, — воскликнул д’Арно, — он бросил меня! Я это чувствую. Он вернулся в джунгли и оставил меня одного.

И вдруг он вспомнил взгляд Тарзана, вошедшего в пустую хижину, — такой взгляд бывает у раненого оленя. Тарзану был нанесен жестокий удар. Д’Арно это было совершенно ясно. Но почему? Он не мог понять.

Француз огляделся. Одиночество начинало действовать на его нервы, уже ослабленные страданиями и болезнью. Остаться один на один со страшными джунглями, никогда не слышать человеческого голоса, не видеть человеческого лица — в беспрерывном страхе перед дикими зверями и еще более страшными дикими людьми — и погибнуть от одиночества и безнадежности! Это было ужасно…

А Тарзан мчался по средним террасам ветвей к своему племени. Он никогда не путешествовал с такой безрассудной поспешностью. Тарзан чувствовал, что бежит от самого себя, что, несясь по лесу, как испуганная белка, он спасается от собственных мыслей. Но как быстро он ни мчался, мысли не отставали от него.

Тарзан пролетел над гибким телом львицы, шедшей в обратном направлении, — к хижине, покинутой им.