Тарзан. Том 5

Весь день Тарзан пробирался через эту ненавистную землю, и когда солнце склонилось к закату, отдаленные горы, к которым оно опускалось, оказались не ближе, чем утром. Ни одного признака живого существа не увидел человек-обезьяна кроме птицы Ска. Это была дурная примета: Ска следовал за ним без устали с момента его появления в этой выжженной пустыне.

Ни малейшего жучка — найди Тарзан его, тотчас съел бы. Уже одно отсутствие насекомых свидетельствовало о том, что никакой жизни не существовало на этом пустынном плоскогорье. Тарзан был голоден, его томила жажда. Вечером он присел отдохнуть и решил продолжать путь во время ночной прохлады, так как понимал — даже у его мощного организма есть свои пределы, и там, где нет пищи и воды, самый лучший знаток леса в мире ничего не сможет поделать. Эго был абсолютно новый опыт в жизни Тарзана — найти огромную пустую и наводящую ужас землю в своей любимой Африке. Даже у Сахары были свои оазисы, но в этом жестоком мире не было никаких признаков гостеприимства, ничто не ждало здесь путника — ну хотя бы квадратный фут зелени и цветов...

Тем не менее Тарзана не мучили опасения, что он не дойдет до той страны чудес, о которой ему рассказывала Ману, хотя было очевидно, что придется это делать с потрескавшейся от сухости кожей и пустым желудком. И он двигался дальше в ночной тиши.

С наступлением рассвета Тарзан почувствовал потребность в отдыхе. Он подошел к краю еще одного из коварных ущелий, в изобилии пересекающих плоскогорье. Это было восьмое по счету с того дня, что он провел в пустынной голодной стране. Отвесные склоны ущелья потребовали предельного напряжения и покорились бы только хорошо поевшему и не ощущающему недостатка в воде альпинисту. Тарзан впервые в жизни взглянул с сомнением в бездну, а затем на другую сторону, куда он хотел попасть. Его начали одолевать опасения.

Тарзан не боялся смерти, воспоминания о погибшей жене все еще были свежи в его памяти. Он даже искал смерти, сражаясь с немцами, однако, в нем был силен первобытный инстинкт — инстинкт самосохранения — всепобеждающая сила жизни. Эта сила будет держать его в рядах активных борцов против Великого Косца, пока^, борясь до последнего, он не будет сражен превосходящей силой.

Тень медленно проплыла по земле рядом с ним. Взглянув вверх, человек-обезьяна увидел Ска-грифа, который описывал над его головой широкий круг. Мрачный и настойчивый предвестник зла и смерти вызвал в Тарзане новое решение. Он поднялся и подошел к краю ущелья, а затем, подняв лицо вверх, бросил взгляд на парящую в небе птицу и испустил клич обезьяны-самца.

— Я Тарзан! — кричал он.— Властитель джунглей! Тарзан обезьяна не будет пищей для Ска — пожирателя падали. Лети обратно к логову Данго-гиены и кормись остатками ее обеда! Тарзан не оставит своих костей в этой пустыне смерти. Не будет тебе поживы, Ска!

Не дойдя до дна ущелья, он был вынужден сознаться, что даже его могучие силы сдают, и когда он упал изнуренный у подножия скалы, увидев перед собой стену, на которую нужно было взобраться, то обнажил свои белые клыки и зарычал.

Целый час Тарзан лежал, отдыхая в прохладной тени у каменной стены. Вокруг царило безмолвие, и было тихо на дне ущелья, тихо и мрачно, как в гробу. Ни летающих птиц, ни ползающих змей — они оживили бы эту мертвящую тишину. Действительно, здесь была Долина Смерти. Человек-обезьяна почувствовал гнетущее воздействие этого ужасного места. Безысходность, которой, казалось, был пропитан самый воздух, начинала действовать и на Тарзана. Он вскочил на ноги, встряхнулся, как огромный лев,— разве он не Великий Тарзан-обезьяна? Да, Великим Тарзаном он все еще был и останется им до последнего удара своего сердца!

Проходя по дну ущелья в поисках более удобного места для подъема, Тарзан заметил что-то лежащее у подножия изрезанной трещинами скалы. К ней как раз он и направлялся. То, что лежало под скалой, находилось в резком контрасте со всем окружающим и все же было настолько неотделимой частью этого мрачного места, что производило впечатление чьего-то замысла.

Казалось, что над зрелищем поработал профессионал — режиссер. Скала казалась хорошо выполненной театральной декорацией. Тарзан легко представил себе, что на сцену сейчас выйдет актер и произнесет трагический монолог. То, что лежало под скалой, годилось для иллюстрации шекспировских пьес. Куду-солнце, прямо как театральный прожектор, устроившийся на вершине утеса, направляло свои лучи концентрированным пучком туда, где белело нечто зловещее.

Подойдя ближе, Тарзан увидел череп и кости, лежавшие среди истлевших остатков одежды, рядом валялись предметы снаряжения. С любопытством осматривая ужасную находку, человек-обезьяна до такой степени заинтересовался, что на какое-то время забыл о своих собственных затруднениях, размышляя над удивительной историей, вызванной из прошлого этим безмолвным свидетельством трагедии давно прошедшего времени.