Таша

И я так же рвалась душою куда-то… Когда ушли страхи и заботы о куске хлеба да крыше над головой, ожидаемо захотелось чего-то большего — светлого, хорошего, настоящего. Человеческая жадность велика, а часто и безмерна. Только дали мне Силы вкусить малую толику благополучия, как заодно захотелось и счастья. Сейчас я уже знала, что оно может быть у меня, а верилось что и будет. Обнимет меня когда-нибудь сильной и ласковой рукой мой милый, как было в том видении. А я буду млеть от счастья рядом с ним, хватаясь за эту руку, будто не веря в то, что оно нашло меня — мое счастье.

Надо бы помочь, сделать и себе шаг ему навстречу, да только я не знала — в которую сторону?

Глава 9

А потом случился Микей… Я вначале глазам своим не поверила, когда увидела, как он вяжет за повод коня возле домика стражников. А потом губы сами расползлись в улыбке, и я засеменила, заспешила к нему, придерживая руками живот. Он увидел меня и тоже кинулся навстречу. Встретились посреди двора, и я невольно качнулась к нему, как к родному. К тому, кому доверяю, кто никогда не обидит. Он осторожно обнял меня, а я прислонилась щекой к его груди. Бляшки из светлого металла, украшавшие кожаный нагрудник, захолодили щеку… Запах хорошо выделанной дорогой кожи, мужской рубахи с отголосками мужского и конского пота, окутал, обнял меня вместе с его руками. Стало хорошо и уютно, только большой живот мешал, что он и отметил весело:

— Ого, как тебя раздуло, солнышко! Когда только успела, я ж тебя худущую до места довез?

— А я соскучилась, Микей…, сама не ждала такого. Как вы там с Хараздом?

— От ран давно оправились, начальство мелкой службой да тренировками загоняло. Так что уже скоро опять в поход.

— К нам, в степи? — почему-то испугалась я. Взяла его за руку и повела за собой к колодцу.

— Умойся с дороги, я покормлю тебя. А потом попробуешь моих пряников. Помнишь — я про них рассказывала? — тихо радовалась чему-то я.

Он тоже улыбался, вглядываясь в мое лицо. Потом умылся из колодезного ведра, отфыркиваясь и разбрызгивая воду вокруг себя. Принял из моих рук утиральник и выдохнул счастливо:

— Как же я соскучился… гадов ведун не подпускал и близко к тебе. Тарус с великим трудом уговорил его — я вчера ему за это выпивку выставил. До сих пор голова болит.

— Ты же ему выставил! От чего же болит у тебя? — смеялась я и он вместе со мной.

Их отряд вскоре уезжал, но не в степи, а куда-то в другую сторону. Я не понимала его объяснений — куда, и потому сильно беспокоилась. Для себя решила попросить потом у Мастера карту государства. Хотелось знать, почему-то очень важно было, чтобы он ехал в безопасное место. Грамоте я была обучена, посмотрю потом и разберусь.

Я накормила его, мы долго говорили обо всем на свете, сидя за столом. А в обратную дорогу я нагрузила его гостинцами для Харазда — медовыми пряниками. Провела его до самого тракта, а потом он меня зачем-то — обратно, почти до самого дома.

— Чтобы я думал — дошла ты или не дошла? Таша… я не знал — примешь ли от меня? Так что в доме у ребят подарочек для тебя — забери. Холода вскоре… Я еще не раз приеду, мы только через две седьмицы уйдем — всего на оборот луны. Потом сразу — к тебе. Ты не рожай в ближайшие дни, — всерьез уговаривал меня смешной парень, — дождись меня. Я люльку присмотрел для сына — просторную и ладно сделанную. От нас с Хараздом тебе подарок на родины. Сейчас побоялся брать с собой — вдруг прогонишь?

— Не прогоню, что ты такое говоришь? — ласково улыбалась я, — и люльку приму. Вы же от сердца?

— От всего…

Славна спросила меня, когда он уехал:

— Кто тебе этот стражник? Ты светишься вся. Не отец твоему сыну?

— Нет. Просто верю ему. Хороший… легко с ним.

Кроме этого раза, он приезжал еще трижды. В следующий свой приезд притащил люльку, а в люльке еще много всего. Опять мы с ним говорили и не могли наговориться, бродили по дороге, держась за руки. Славна сказала, что мне нужно больше ходить и меньше сидеть и лежать. Вот он и выводил меня на прогулки.

Уже наступила осень, пожелтели деревья вокруг усадьбы. Пропали летние запахи, потянуло пряной горечью павшего листа, дровяным дымком от домашних печей. Носило ветром тонкую надоедливую паутину. Та, которую он еще не оборвал, смотрелась, как кружево из мелких дождевых капель. Я будто впервые увидела все это, радовалась, любовалась. Любовалась Микеем… цеплялась за его руку, не хотела отпускать от себя. Ночами думала — а, может, это он? Уже почти верила, что именно он будет рядом со мною. Та рука в видении была такой же крепкой и надежной, а еще — любимой. Смогу ли я полюбить Микея? А то, что делается со мною сейчас, какими словами можно назвать это?