Жди меня… помни… верь… храни, — ласково перебирал он пальцами струны. А на меня нахлынуло что-то такое… как и на всех, наверное, потому что притихли… замолчали. Потянула душу тоскливая надежда — такое же возможно? Настанет такое время, и кто-то полюбит меня, а я — его… Так же будет думать обо мне и рваться на встречу, верить, что жду его. А я буду ждать…
Так же будет желать меня, так же тянуться ко мне, мечтать сжать в руках, зацеловать, распустить косы, сделать своею… Ведь видела я тогда, да только не дали мне досмотреть, узнать — кто там был? Кто так бережно прижимал меня к себе, ласково поглаживая мой живот? За чьи руки я цеплялась так, словно не жить мне без них?
Эта песня, скорее всего, созданная когда-то одним из стражников — любящим, тоскующим, сотворила со мною то же, что и раскрывшийся когда-то в руках цветок — опять захотелось жить в полную силу, снова испытать любовь, снова узнать жаркую мужскую ласку, почуять надежное плечо рядом с собой. Тянула душу неодолимая потребность… Чтобы только я одна вовеки! Чтобы только ко мне! Чтобы только со мной и для меня!
Но, чтобы это случилось однажды, мне нужно отпустить Микея. Не забыть — нет, а просто отпустить, насовсем… Хотя бы попытаться это сделать! Я хочу это сделать! И в каком-то неясном даже для себя порыве я поднялась с места и, выхватив из ножен дареный клинок, чиркнула острием лезвия по руке… С двух пальцев закапала кровь в костер, зашипела, пятная алые угли, а я шептала, будто в бреду:
— Я отпускаю тебя, совсем отпускаю… больше не буду звать. Не забуду никогда. Микеюшка, отпусти и ты меня… не держи — жить хочу… прости… Хочу попробовать жить в полную силу, — тихо шептала я, давясь слезами.
Зажала порезанные пальцы ладонью и тихо побрела от костра в темноту. Мне нужно было побыть одной. Нужно было выплакаться, простить себя за то, что почти обрадовалась тогда его отъезду — мне нужно было время обдумать то, что со мной делалось. Я не поняла тогда, что опять полюбила! И, может быть, если бы ждала его, как они все мечтают… как в этой песне… а разве я не ждала? Почему же тогда, за что?
У костра снова зазвенели струны, о чем-то тихо пел Данил… А я сидела на обрыве и отпускала с соленым морским ветром все свои душевные муки, свою вину перед ним, прощалась и отпускала, прощая себя. Я и правда — хотела попробовать жить в полную силу. А значит — взглянуть по сторонам, не отстраняясь и не закрываясь от людей, и от мужчин тоже. Может быть, я увижу кого-нибудь или меня увидят такой, как видел Микей — кто знает? Даже если не сейчас, а через годы… но у меня теперь будет надежда, что однажды исполнится моя самая большая мечта — иметь любящую семью. Для себя и для сына.
Глава 19
Оставалось совсем мало… вот только через этот лес и перед глазами — столица. Потом — предместье, через городские ворота — по улицам и через парк… и передо мною наш дом. Я не оглядывалась и не ждала никого, оставив отряд, еще только въезжающий в город. Спешила увидеть Зоряна, обнять его, услышать его забавный лепет, смех, расцеловать щечки… Слетела с коня и бросилась в дом. Радостно кивнула знакомому стражнику. Губы растягивались в улыбке — вот сейчас я увижу сына, сейчас обниму…
В своем кресле, как почти всегда — с книгой, сидел Мастер. Я скучала и за ним, потому крепко-крепко обняла, не давая встать, засмеялась ликующе:
— Сил уже не было — так хотела к вам! А где Зорян? Спит, ест? Где он, с кем? — дернулась я искать сына.
— На улице, с отцом. Вышли побегать в парке, — рассказывал мне дед, улыбаясь, — ты поешь, переоденься и пойди за ними. Хочешь — теплая вода есть, попрошу Чеслава натаскать для тебя — помыться?
— Не могу ждать, — смеялась я, — вы что? Хоть одним глазком глянуть на него.