Таська

Миша. Нет, погоди. Иди сюда. (Собирается с мыслями.) Надя, ты что-нибудь слышала про мамину (заминается)…ну, болезнь, одним словом?

Надя. Мама писала, что прихварывает иногда, ну и все.

Миша. Я получил известие – от кого не скажу, не спрашивай – в общем, подозревается рак. Маму волновать не хочу, а симптомы узнать надо бы… Как думаешь, к кому написать?

Надя. К кому? Господи, да к Ивану Павловичу, конечно!

Миша (саркастически). Ну, конечно! К кому же еще?!

Тася. А чего же лучше? Он ведь доктор.

Надя. Да к тому же старинный друг семьи. И маму видит постоянно.

Миша. Вот-вот! Именно! Постоянно! Постоянно гостит по выходным у нас в Буче на даче, постоянно торчит в киевской квартире, то сидит допоздна, а то и ночевать останется. (Раздражаясь все сильнее.). Я просто… Я просто поражаюсь, что мама затеяла роман с этим доктором! Она его на десять лет старше! Парочка какая, пф-ф!

Надя (примиряюще). Миша…(Пытается взять его руку.

Миша (делая вид, что не замечает, смотрит на часы). Что это? Время-то какое позднее. Ну, вы барышни, как хотите, а я спать ложусь.

Бросается на диван, лицом к стене, и демонстративно похрапывает. Тася с извиняющейся улыбкой разводит руками. Надя, обескураженная этой выходкой, сначала стоит столбом, потом выключает верхний свет. Мягко горит лампа под абажуром. Две женщины смотрят друг на друга. Медленно, постепенно, гаснет и этот свет.

Конец второго действия

Действие третье

Март 1918-го года. Квартира Булгаковых в Киеве. Справа на сцене кабинет Ивана Павловича Воскресенского. Из него направо – дверь. Иван Павлович работает за столом.Кабинет уютно освещен светом настольной лампы. Слышится негромкий женский плач. Иван Павлович поднимает от бумаг голову, прислушивается. Идет к двери, открывает ее и вглядывается в темноту.

Иван Павлович (тихо). Тася? (Исчезает за дверью и появляется, ведя с собой под руку Тасю.) А ну пойдем, пойдем. Садись-ка. (Открывает шкафчик, достает склянку и капает что-то в стакан. Наливает воды из графина и протягивает стакан Тасе.) А теперь, дружочек, выпей-ка это. Вот так.

Тася. Спасибо.

Иван Павлович несколько раз проходит по кабинету туда-сюда, теребя бороду и искоса взглядывая на Тасю. Наконец, он решается.

Иван Павлович. Тася, голубчик, ты прости, если я не в свое дело лезу, но только я думаю, с Мишей что-то неладное творится… Я прав? (Тася наклоняет голову.) Ну вот, я же вижу. Я наблюдал за ним эти дни и, мне кажется… Дай Бог, конечно, чтоб я ошибся, мне даже подумать страшно… А только кажется, что он… морфинист? (Тася еще ниже наклоняет голову. Иван Павлович садится напротив Таси, в возбуждении.) Как долго?

Тася (еле слышно). Почти год.

Иван Павлович (хватается за голову). Год! Господи помилуй, как же это случилось?

Тася. К нам в Никольское весной ребенка привезли с дифтеритом. Миша трахеотомию делал. В горло трубочку вставил и стал пленки отсасывать… Потом говорит, мне, кажется, пленка в рот попала. Надо прививку сделать. А после прививки началось – сыпь, зуд по всему телу, лицо распухло – жуть. И ноги… Ноги у него болели страшно.

Иван Павлович. Ну, понятно, понятно. Я Мишу знаю. Он, конечно, не мог выносить?

Тася. Не мог. Велел фельдшерицу позвать, чтоб морфий впрыснула. После укола он успокоился сразу, заснул. И ему это очень понравилось. А потом Мише как-то опять плохо стало. Он снова морфий впрыснул. Так и пошло… Я плакала, просила его бросить, а он смеялся только. Говорил, что бросить сможет в любой момент, как только захочет, да ему это не мешает. Даже напротив, внимание помогает сконцентрировать… А только после сам испугался, пробовал на папиросы с опиумом перейти.

Иван Павлович. После морфия, это как слону дробины. Я полагаю, ничего из этого не вышло?