Таська

Тася. Не вышло… Постарел и похудел страшно. Мама у нас летом с братьями гостила, все спрашивала меня – что с Мишей. Только я ей не сказала. Он ужас как боялся, что узнает кто. Умолял не говорить никому. Боялся очень, что его в психиатрическое заберут. Да у нас все равно догадываться стали – морфий в нашей больничной аптеке он извел весь. Пробовал в других аптеках доставать … И там тоже скоро коситься стали. Вот он и говорит – уезжать надо … Перевода добился, в сентябре переехали в Вязьму… А там стало еще хуже – чуть проснемся, он мне сунет поддельный рецепт и гонит новую аптеку искать. Знаете, я ему соврала как-то…

Свет в кабинете гаснет, загорается свет в левой части сцены. Комната. По комнате от окна к двери мечется Миша, периодически выглядывая в окно или прислушиваясь к шагам у двери. Входит Тася. Он бросается к ней.

Миша. Ну, наконец-то. Давай сюда, скорее.

Тася. Миша, постой… (Медленно снимает пальто.

Миша. Что еще?

Тася. В аптеках нет…

Миша. Что?

Тася. Нигде нет. Я все обошла… (Оставляет пальто на спинке стула, подходит к нему.) Миша, послушай, может это к лучшему? А? Ну, раз нет нигде, что же делать? Придется уж потерпеть… Я знаю, тебе трудно будет, а только все равно ведь надо заканчивать… Смотри, какой ты стал – худой, как кощей. Вон, руки прозрачные совсем. (Берет его за руки.) Миша…

Миша (вырывается). Потерпеть? Да разве ты понимаешь?! Что ты вообще можешь понять?! Пусти! (Отталкивает ее, Тася отлетает, ударяется головой о стену. Он, не замечая, мечется по комнате). Не может быть! Не может быть, чтоб нигде не было! А в дальней? За мостом? Там спрашивала?

Тася (плача). Нигде нет, нигде…

Миша. Врешь! Врешь!! Врешь!!!

Хватает со стола зажженную керосиновую лампу и швыряет в Тасю. Она уворачивается, лампа разбивается, вспыхивает коврик. Тася срывает с кровати покрывало и начинает тушить им огонь. В это время Миша как безумный бросается к ее пальто, начинает выворачивать карманы. Находит ампулы и одним прыжком бросается с ними за шприцом. Делает укол и блаженно замирает. Теперь прожектор освещает только его. Он медленно опускается на стул. Звучит сначала тихо, а потом все громче и громче ария Амнерис. Свет потихоньку гаснет. Вспыхивает свет в правой части сцены.

Иван Павлович (в беспокойстве шагает по кабинету). Невозможно! Невозможно!! Какая чудовищная психическая деградация личности в какие-нибудь полгода… И это Миша, наш Миша! Я и предположить не мог, что дело обстоит так серьезно. Нет, даже – катастрофично! Надо найти что-то, что могло бы его удержать от саморазрушения, какой-нибудь мощный стимул, такой, чтобы заставил его отказаться от морфия. (Озаряется мыслью.) Может быть… ну, да, конечно! Тася, послушай, ты не думаешь, что может быть ребенок…

При этих словах Тася закрывает ладонями лицо и сжимается в комок, как от боли. Иван Павлович осекается на полуслове и пораженный взирает на нее. Свет на правой половине сцены гаснет. Вспыхивает на правой. За столом при свете керосинки что-то увлеченно пишет Миша. Постель приготовлена ко сну. Входит Тася, расчесывая волосы. Она в ночной рубашке, чему-то улыбается.

Тася. Миша, ложись. Поздно уже.

Миша. Ты спи. Я еще посижу.

Тася (садится на постель). Опять полночи не спать будешь? Что ты пишешь?

Миша. Я не хочу тебе читать.

Тася. Почему это?

Миша. Ты очень впечатлительная. Скажешь, что я болен.

Тася украдкой, на цыпочках подкрадывается к его столу и заглядывает через плечо в исписанные листки.

Тася (торжествующе). Зеленый змий… Так вот о чем ты пишешь! Миша, а что это за змий?