Татьяна

Небо посветлело, когда Арина остановилась напротив подъезда дома отца Татьяны. Тучи гуляли по кругу, угрожая проливными дождями. Воздух казался теплым, даже немного душным. Во всем доме горела всего пара окон. В квартире отца было темно. Девушка вышла из машины и полезла на заднее сиденье за рюкзаком. В голове проносились мысли: «Может, все-таки напроситься с Ариной, пока не поздно? Что ты несешь? Там Вадим. А здесь твой отец. Он ведь изменился».

– Сегодня вечером созвонимся, устроим тур по барам, – директорским тоном проговорила Арина, повернувшись назад.

Татьяна кивнула, улыбнулась и вытащила свои вещи из машины. Махая рукой, она еще пару минут наблюдала, как седан медленно выезжает из двора, а затем подбежала к домофону, который отвечал сонным голосом Дмитрия.

Поднимаясь на лифте, девушка чувствовала усталость и легкий трепет. Это был всего лишь второй раз возвращения домой после побега, и первый, когда они с отцом помирились. Она все еще чувствовала неловкость, но одновременно испытывала радость, ведь перестала себе врать, что не скучает по нему. Она ждала теплых и крепких объятий, которыми он ее встретит, предвкушала вкусные пироги, которыми он обязательно будет ее кормить, надеялась окунуться в отцовскую заботу, от которой когда-то сбежала. Теперь ей хотелось побыть немножко принцессой, поныть и побаловаться. Она была уверена, что отец ей это позволит. И Вадима, который спускал ее с небес на землю, теперь не будет.

Она нажала на звонок. Внутри закопошились. Щелкнул несколько раз замок. Дверь распахнулась. За ней стоял улыбчивый отец в халате. Без всяких слов он кинулся обнимать дочь, затащил ее в квартиру и крепко стиснул в тонких, но сильных руках.

– Куколка! Похорошела! – воскликнул он, когда Татьяна, наконец, смогла высвободиться из его объятий. – И похудела, кажется!

Отец приложил обе руки к щекам и замотал головой, не одобряя худобы дочери, хотя раньше сам периодически сажал ее на диеты.

– А ты поправился, – заулыбалась она.

– Ох эти пекарни – коварное зло, – лукаво махнул рукой отец и, схватив дочь за руку, повел на кухню.

Он усадил ее на диван и принялся возиться с посудой и холодильником. Из туалета в этот момент вышла рослая фигура Дмитрия. Он запахнул халат и заглянул на кухню, остановившись в проеме.

– Здравствуй, Татьяна, – улыбнулся мужчина, показав стройный ряд желтоватых зубов. – Как доехала?

– Спасибо, хорошо.

– Еще какие-то дела здесь или как? А то до встречи-то еще далеко.

– Завтра пойдем исследовать рынок, – деловито ответила она.

Дмитрий многозначительно промычал и закивал. Потом отец сказал ему не напрягать дочь деловыми вопросами, потому что та нуждалась в отдыхе с дороги. Он накормил ее ризотто с курицей, а затем лимонным пирогом. Пока она ела, расспрашивал про жизнь после пожара в «Дэнсхолле», хотя практически все из этого знал, потому что Татьяна ему рассказывала по телефону. Она так ему и отвечала. Отец ворчал, что все равно хочет услышать это от нее вживую. Усталость опустилась вместе с едой на дно желудка и потянула сознание спать. Половина ночи за рулем ее сильно утомила. Даже не убрав за собой посуду в раковину, девушка отправилась в комнату.

Постель ждала ее. Новое белье пахло цветочным кондиционером. Татьяна плюхнулась на кровать, не раздеваясь, и уставилась в стену напротив, обомлев. Перед ней стояла картина Вадима «Танец деструкции» с изображением керамической полубалерины и живописной полудевушки в платье из подсолнухов. От удивления она мгновенно проснулась и подошла к картине. Отец оперся плечом о косяк двери, наблюдая за ней.

– Он что, тебе ее подарил? – спросила она, аккуратно касаясь пальцами керамического лица девушки на полотне.

– Отдал на хранение, – с улыбкой ответил отец. – А то его новая пассия бесится из-за этой картины.

Он поймал взгляд дочери и понимающе кивнул, поджав губы.

– Продавать он ее не хочет, а хранить где-то надо, – добавил отец, когда Татьяна снова перевела взгляд на себя, нарисованную руками Вадима мозаикой и маслом.

Она продолжала водить кончиками среднего и безымянного пальцев по шершавым швам между осколками, повторяя кривизну линий, похожих на старые шрамы.

– Представляешь, один богатей влюбился в эту балерину и все требует ему ее продать. В последний раз предлагал аж пять миллионов, как все его проданные картины вместе взятые стоили. Но Вадик пока держится.

У Татьяны рот невольно открылся от этой новости. Она сразу убрала руки от картины от греха подальше. Полотно стало для нее ценной реликвией, которую лучше не трогать, да и смотреть следует лишь издалека, чтобы ненароком не испортить. Девушка отступила на пару шагов назад. Отец хмыкнул.

– У него выставка послезавтра открывается, – сказал он. – Ты пойдешь?

– Не знаю.

Она пожала плечами, чуть ссутулившись.

– Кто ж знал тогда, что Вадик окажется таким перспективным молодым человеком, – с глубоким чувством досадливого сожаления протянул отец, пространно глядя на картину с раздваивающейся балериной.