Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза

Идею с переездом одобрили все члены семьи. Евгения Сергеевна постоянно тосковала по Москве, где они (спасибо господину Коршу!) жили лучше, чем в Харькове. Татьяна мечтала учиться у Станиславского. Восьмилетнего Сашу завораживала сама мысль о переезде в другой город. Собирать вещи, ехать на поезде, обустраиваться на новом месте – это же так увлекательно!

Скорый в мечтах Иван Романович расписывал перспективы, от которых дух захватывало. Тане и хотелось ехать, и, что называется, кололось. В Харькове она имела возможность выходить на сцену, а что будет в Москве? Где она, двенадцатилетняя, пускай и выглядевшая на пару лет старше, сможет играть? И возьмут ли ее в студию при Художественном театре? Какая будет в Москве гимназия? Какие там девочки? Может, все сплошь вредины и задаваки, как в Первой Мариинской гимназии?

Как там сейчас живется в Москве?

И как вообще все сложится?

– Ты что нос повесила, друг мой? – ободрял отец. – Актер должен быть легким на ногу и не должен бояться перемен. Что Бог ни делает, все к лучшему! Увидишь, что все будет хорошо.

– Лучше бы твой папаша вместо своего кинематографа попросился бы обратно к Коршу, – говорила Тане практичная мать. – У Корша – театр, а не забава. Хотя кто его знает, вроде бы обещали платить до семи рублей в день. От тридцати отнять четыре будет двадцать шесть. Умножаем на семь – получаем сто восемьдесят два рубля. Два отбросим для ровного счета, пусть будет сто восемьдесят. Неплохо, совсем неплохо, хотя и не очень хорошо. В Москве жизнь дорогая…

Мать не делала разницы между съемочными и обычными днями и не знала, что по семь рублей за съемочный день платят далеко не всем актерам. Муж назвал ей поденную ставку с оговоркой «если все будет хорошо», но она пропустила эти слова мимо ушей.

Сам Иван Романович в смысле заработка не столько рассчитывал на незнакомый ему кинематограф, сколько на другого своего старого знакомого – Петра Петровича Струйского, у которого в Москве в Замоскворечье был театр миниатюр. Но в отличие от Маликова, который в своих письмах твердо обещал Ивану Романовичу работу в киноателье «Русь», Струйский юлил, обнадеживал, не давая прямого ответа и не оглашая условий. Поэтому Иван Романович не рассказывал жене о своих планах, связанных с театром Струйского, чтобы избежать упреков, неизбежных в том случае, если дело сорвется. К Струйскому он надеялся пристроить и Татьяну. Не заработка ради, а просто для того, чтобы девочка не тосковала по сцене и совершенствовала свой талант. Но и дочь ему тоже не хотелось обнадеживать понапрасну, вот и скрытничал.

По расчетам Ивана Романовича выходило, что если к полной занятости у Струйского добавить гонорары за съемки в двух или в трех картинах в месяц, то бедствовать его семье в Москве не придется. Пока идет война, новых прожектов лучше не затевать. А вот когда она закончится…

Кто тогда мог знать, что Первая мировая война плавно перейдет в Гражданскую и на одной шестой части тверди земной будет твориться черт знает что?

Глава пятая Отталкивающее очарование Великого немого, или «Пельтцер с перцем»

Сюжеты комедий и комических фильмов были в большинстве случаев незамысловаты. Все они строились на глупых положениях или на контрастах. Герои комических гнались друг за другом, падали в речку или в грязную лужу; жена избивала мужа, приходившего домой пьяным; героя обливали водой при проходах его по улицам и садам; муж (что было обычным сюжетом) ссорился с тёщей, ссора оканчивалась, как всегда, дракой и победой тёщи. Известный американский комик Поксон, весивший около восьми пудов, почти всегда играл вместе с очень худой актрисой, изображавшей его жену. Такой контраст вызывал гомерический хохот зрителей при первом же появлении актеров на экране…

Форестье Луи, «Великий немой. Воспоминания кинооператора»