Татьяна Тарханова

Татьяна выбежала из цеха. Неужели Верка ушла домой? Ей казалось, что все пропало. Ведь рушился весь ее замысел. Совершенно измученная своими переживаниями и волнениями, она побрела в формовочную, чтобы, как всегда в трудную минуту, почувствовать поддержку Ули. В формовочной слышен был перестук молотков, глухо шлепались о стол валюшки и, как всегда, стоял запах сырой глины. Щурясь от яркого света, Татьяна обвела взглядом цех. Ули не было. Да что с ней? Ищет Улю, когда смена давно закончилась. И тут она услышала ее голос. Он доносился из Красного уголка. Татьяна открыла дверь и шагнула через порог. Большая комната была полна народа. Уля сказала ей: «У нас производственное совещание — проходи». И хоть Татьяну обрадовало, что она нашла Улю, торчать на собрании у нее не было никакого желания. Но странное дело, почему на собрании формовщиц оказалась знакомая ей прессовщица? Даже Белка здесь. И тут Татьяна увидела сидящую у стены Князеву. Она слушала Улю, о чем-то перешептываясь с соседкой, грызла семечки. Так вот где Верка! Не спуская с нее глаз, Татьяна села на скамейку у самой двери. Ей было совершенно безразлично, о чем там говорят на производственном совещании. Все, что происходило вокруг, имело для нее одно значение: каждое выступление приближало собрание к концу, и это единственное, что ее интересовало. Конец собрания! Ну, сколько можно заседать? Час, два? А впрочем, куда ей спешить. Она подождет здесь Верку и час, и два, а надо — и три. Но что это? Ей послышалось, или верно говорят о ней? И о Белке тоже. Оказывается, фамилия Белки — Дождева, Галина Дождева. Они халатно работают? Тарханова царапнула стенку, а у Дождевой даже произошел наезд, попорчены готовые изделия. У Дождевой за последние два дня это третий наезд. Тархановой объявить выговор, а Дождеву уволить. Но кто это говорит? Какая-то прессовщица с утиным веснушчатым носиком, глазами пуговкой и таким визгливым голосом, словно там, в горле, он пролезал сквозь узенькую и тоненькую дырочку. Да ведь это та самая, что сидела и шепталась о чем-то с Князевой. Пока она собирается бить Верку, Верка бьет ее.

Татьяна вскочила со скамьи и, перебивая еще не окончившую говорить прессовщицу, крикнула:

— Дайте мне, я скажу!

Это было сказано так решительно и властно, что прессовщица послушно села на свое место, а Уля, не ожидавшая от своей подруги такой стремительной активности, растерялась. Что с Танькой? То ей было безразлично — хорошо или плохо она работает, то вдруг словно осатанела! Раскраснелась, руки дрожат, глазищи блестят. А Татьяна вдруг поняла, что, взяв слово, не подумала, о чем будет говорить. О чем же? Ах, вот о чем!..

— Хотите, я вам скажу, почему я царапнула стену? Нет, я лучше скажу о Дождевой, почему она наехала на вагонетку! Еще хорошо, что людей не подавила. Впрочем, жалко, что она не задавила одну личность, которая работает в прессовой и сейчас здесь присутствует. — На какое-то мгновение Татьяну испугали собственные мысли. А нож в спину? Но, увидев, что Князева пробирается к выходу, забыла об опасности и, бросившись к дверям, преградила ей дорогу.

— Нет, ты не уйдешь отсюда. Я о тебе буду говорить, о всей твоей шайке.

Верка отступила. А Татьяна заговорила напрямик и безбоязненно. Все знают, как ее оскорбила Князева. А она, дура, приняла ее извинения. Теперь ей ясно, какую она совершила ошибку! Нужен был суд. Разве посмела бы Князева после суда держать у себя притон? Да, притон! И заманивать туда таких, как Дождева. Боязливую, которой можно пригрозить ножом в спину! «Что, Князева, неправда? Нет, правда! Пусть сама Дождева скажет. Встань, Белка, и скажи! Не трусь». Все повернулись к ней. Белка поднялась и хоть тихо, но внятно ответила:

— Они заманили, а я убежала. Тогда пригрозили убить.

Татьяна еще хотела рассказать о том, как подстерегала Князеву, чтобы избить ее, но не успела. Князева рванулась к столику, за которым сидела Ефремова, и крикнула:

— А теперь дайте я скажу!

— Правду говори, а то худо будет.

— Будет вся правда! Без утайки! Думаете, я вас боюсь? Я презираю вас всех. И я живу как хочу. Захочу — приглашу к себе в дом. Кто вы и кто я? Во мне... Во мне, если хотите знать, княжеская кровь. И я всех вас презираю, и я...

Она не договорила. На нее обвалился шквал хохота.

— Ай да Верка! Ай да княжна! Вот так сказала!