Татьяна Тарханова

По воскресным дням Игнат и Лизавета брали с собой Татьяну и уходили в гости. Хождение по гостям совсем не противоречило их домоседству. Чем больше Игнат жил домом, тем больше его тянуло в гости. В пьяном разговоре можно было отвести душу. И, как требовал того деревенский обычай, хождение по гостям начиналось с утра и длилось до той поры, пока выдерживала голова и не подкашивались ноги.

Вообще, с того времени, как вокруг города стала расти его избяная окраина, обычай ходить по праздникам в гости претерпел в Глинске изменения. Прежде всего сразу удвоилось количество праздников, а сами праздники приобрели своеобразный, скользящий характер. Как всегда, в Глинске праздновали дни Октября, 1 Мая и Нового года. Для многих поводом для веселья оставались рождество и пасха. Но куда было девать все местные и престольные праздники, которые принесли с собой новожилы города? Все эти дни Петра и Николы, святой Софьи, Ирины-мокриды и Ильи-пророка, всякие спасы, сретения и вознесения? Они ворвались в будничный обиход городского населения и расцветили его пьяною песней, веселой гармошкой и праздничным столом, за которым сначала пили литр самой лучшей водки, за ним литры простой водки, и когда людям уже было все равно, что пить, появлялись бутыли самогона.

Жизнь людей деревни, переехавших в город, потеряла в эти годы свое единство. Она распадалась на две части — на жизнь в городе и на жизнь в деревне. Соответственно каждому празднику предназначалось и свое место празднования. В майские и октябрьские дни в Глинск стекалась вся родня из окружающих деревень, а на масленицу или в духов день новоявленные глинцы покидали Раздолье и устремлялись за город, в деревню, к своим родным и знакомым, к покинутой земле.

Тогда в каких-нибудь Ключах, Задворье, Кочках гуляла деревня, гуляла ее городская родня. И кто от лихости, кто с горя, а кто просто спьяна кричал на широкой деревенской улице, выводя то низким, то хриплым, то звенящим высоким голосом разудалую частушку.

Игнат Тарханов больше в Пухляки не ездил, да и не тянуло его туда. Он не хотел возвращаться к прошлому. Однако своих земляков в Глинске он больше не избегал и по праздникам либо сам ходил к ним с Лизаветой, либо принимал их в своем новом просторном доме. Он встречался с Ефремовым, как-то даже навестил Афоньку Князева, водил знакомство с Чухаревым.

И к Чухареву он собрался в гости в медовый спас, прихватив с собой не только Лизавету и Танюшку, но и Одинцова. Пусть механик потрется среди деревенских людей. Шли по улице чинно. Впереди Игнат с Одинцовым, сзади Лизавета и Татьяна. Шли не спеша. Весь день гостевать. У Чухарева — начало, а у кого будет конец — неизвестно.

Бывший агроном по-прежнему работал на комбинате. Но не по найму рабочей силы, а в отделе учета и распределения готового огнеупора. Это было куда выгодней, чем заниматься наймом рабочей силы. Если мало огнеупора — каждый толкач норовит угостить, а то и подарочек поднести. А когда не хватает рабочей силы — хоть сам плати из своего кармана! Великая разница! К тому же новая работа совсем не мешала Чухареву осваивать высоты агрономической науки. Осев в Раздолье, он возвел большой, с мезонином, дом. Вокруг раскинулся опытный участок, какого у него никогда не было даже в те времена, когда он поучал мужиков, как вести единоличное хозяйство. Но, перестав быть агрономом для бывших крестьян в деревне; он стал агрономом для бывших крестьян в городе. Эти крестьяне не хуже его знали землю, но вести хозяйство на каких-нибудь десяти-пятнадцати сотках не умели. Агронаука на усадьбе — особая наука. Она совсем другая, чем в единоличном крестьянском наделе. Тут надо сберечь каждый сантиметр грядки, уметь поднимать каждый стебелек рассады и без конца и без устали копаться в земле. На маленькой усадьбе все трижды родится. Сначала рассадой, потом на грядке и в третий раз на базаре. Базар требует товара видного, иначе нет смысла им торговать. Во всем Раздолье разве только Лизавета могла потягаться с Чухаревым. Но и у нее не было такой земляники, как у агронома, да и не умела она на одной и той же грядке получать сначала редиску, потом скороспелую картошку, а за ней цветную капусту.

Гостей встретил сам Семен Петрович Чухарев и его жена Марина, высокая худая женщина. В бледно-зеленом платье, с маленьким болезненным личиком, она напоминала непомерно вытянувшуюся картофельную ботву. Как и предполагала Лизавета, их сначала провели на огород и в сад. Чухарев останавливался около каждой грядки и каждого деревца, подробно, словно на экскурсии, объяснял, что и как у него произрастает, и не спускал глаз с Татьяны: еще что-нибудь сорвет, еще что-нибудь помнет.

Игнат с грустью смотрел на своего земляка. Сколько лет учился, был советчиком для целого района, и вот тебе на — спрятался на своей усадьбе, что мышь в норе. Конечно, он, Игнат, тоже сбился со своего крестьянского пути. Да ведь эта беда не по его вине. Так обернулось. А Чухарев сам ушел от земли.

— Что скажешь, Игнат Федорович, ничего усадебка?

— Прибыльная, — не без иронии ответил Тарханов.