Татьянин день

Татьяны забренчали стеклом, выпили и приступили к поглощению пищи, уткнувшись в свои тарелки. Ксюша уже не говорила по телефону, она держала трубку возле уха, имитируя разговор, и продолжала наблюдать за бывшими одноклассницами. Немного помедлив, она все же вернулась за столик, обратив на себя внимание Борковской, клюющей свой куриный салат:

– Ну, а ты? Расскажи нам, как живешь?

– Под горячее? – Ксения не скрывала иронии и с легкой усмешкой рассматривала с какой жадностью три других Татьяны поедали киевские котлеты с картофелем фри. – У меня все отлично: хорошая работа…

– Котлета – просто объеденье! – голос Баль звучал сдавленно, она склонилась низко над тарелкой, будто боялась, что у нее отберут еду.

– Зарабатываю достаточно, – монотонно продолжала Ксюша.

– Салатик тоже отличный! Здесь хорошая кухня, – надменно произнесла Борковская. Ритуал поглощения блюда сверкающая дорогими украшениями женщина превратила в настоящий спектакль. Мини-представление она сопровождала звуками удовольствия, получаемого от поглощения еды, делая вид, что не слышит ответа на свой вопрос.

– И, кстати, я сама выбираю с кем спать, а не подминаюсь под кого придется, лишь бы заслужить какую-нибудь побрякушку – сарказм Ксюши оборвал пантомиму Борковской: из трапезничающей королевы она вмиг превратилась в уличную торговку: ноздри ее раздулись, брови встретились на переносице, лицо побагровело.

– Это ты на кого намекаешь? – визгливо воскликнула Татьяна, с ненавистью глядя на обидчицу.

– Я думала, ты не слушаешь, – голос Ксюши был спокоен.

С трудом подавив волну гнева, Борковская уставилась в тарелку. Ей не хотелось скандалить, она прекрасно понимала, что неглупая одноклассница умнее ее и Таня проиграет в этой битве.

Дуня медленно разжевывала хрустящий картофель, наслаждаясь приятным вкусом. Она предпочитала варить этот овощ в мундире – самое доступное и самое малобюджетное блюдо в рационе нищей прачки. «Зато полезно!», – каждый раз убеждала себя Дуня, сидя над тарелкой с тошнотворной картошкой.

– Вкусно, – утвердительно кивнула Дунаева. – А это, как его? Картофель…

– Фри. Соломка, обжаренная в большом количестве масла, – Борковская отвлеклась от Ксении и переключила внимание на подругу, открывшую для себя по-новому вкус картофеля.

– Голодаешь? – осторожно спросила Борковская.

– Приходится. Слава Богу, детей нет! Они бы умерли с голоду. Не прокормила бы я их. – Голос Дуни дрогнул, лицо исказилось, будто от боли. Она некоторое время завороженно наблюдала, как кусочки киевской котлеты мягко опускались в золотистые капельки масла на блестящей белой поверхности тарелки и превращались в маленькое желтенькое солнышко.

– И чего ты поперлась в прачки?! – произнесла бегло Карасева, ловко орудуя вилкой и ножом.

– Ты что, Дуня, прачка?! Но ведь ты же в институте училась! – воскликнула громко Борковская, неумышленно привлекая внимание посетителей кафе к своей персоне. – Ведь не на прачку ты училась!

– Не на прачку. Ты права, Танечка, я – инженер.

– А почему по профессии не работаешь? – продолжала возмущаться Борковская, не замечая любопытства прислушивающихся людей, сидящих за соседними столиками.

– Я работала по профессии в проектном институте, – тихо исповедовалась Дунаева, отложив вилку. – Меня уволили. И испортили мою трудовую книжку. Явилась в алкогольном опьянении на работу. Мой первый муж меня тогда бросил… А я как раз беременная была. Он сказал, что не любит меня и у него другая. Вот. Я пошла и сделала аборт, а потом всю ночь пила водку. А на утро на работу надо было… Не пойти не могла, и я пошла, о чем до сих пор жалею… В солидную фирму после записи в трудовой уже никто не брал, вот и пришлось устроиться в прачечную.

– А что, новую трудовую не могла завести? – с сочувствием вопрошала Карасева.

– Город – слишком маленький. Хороших инженеров – по пальцам пересчитать. Всех знают. Что заслужила, то и получила.

За столиком воцарилась тишина. Встревожился колокольчик, возвещая о новых посетителях, но Татьяны не обращали внимания на пронзительный звук, они словно замерзли и на мгновение превратились в ледяные скульптуры.

«Странная композиция… Я бы назвала ее «Скорбь», – размышляла Ксюша, глядя на постаревших школьных приятельниц. Она взяла чашку и поднесла ее к губам, в ней уже не было чая, но молодая женщина сделала вид, что допила оставшуюся жидкость.

– Просто тебе немножко не повезло, Дуня. Чуть-чуть. Ты главное себя ни в чем не вини, оттаяла часть композиции с фамилией Баль.

– Да я и не виню! – отмахнулась Дуня и, взяв вилку, возобновила трапезу, давая понять, что разговор о не радужной и несчастливой судьбе окончен.

– А муж твой первый – козел! – голос Борковской в очередной раз промчался над столиками кафе.

– Таня! – посетовала Дунаева, воровато оглядываясь по сторонам.

– Насильно мил не будешь. Мама так говорила. Ее тоже мой отец бросил. Я тогда совсем ребенком была.