Татьянин день. Иван Шувалов

Лицо Бекетова вскоре покрылось прыщами и даже угрями. И тут Мавра Шувалова шепнула императрице, что сие изменение наружности её любимца — следствие-де дурной и зело заразной болезни.

Брезгливая по отношению к человеческим недугам, Елизавета тут же повелела более Бекетова к ней не допускать и отлучила его от двора, наградив, правда, чином полковника.

Тогда и пришёл час Ивана Шувалова. Ему велено было занять дворцовые апартаменты, и сам он вскоре был удостоен высочайшего звания действительного камергера.

И малый и большой двор оцепенели от такой неожиданности. Но первой пришла в себя княжна Анна Гагарина. Великой княгине Екатерине Алексеевне как раз в это время подарили маленького щенка пуделя. Истопник Иван Ушаков, случившийся при сей сцене, взял собачку на руки и сказал, что он сам будет ходить за щенком.

   — А как назовём его? — осведомилась великая княгиня.

   — Можно Иваном, ваше высочество, — быстро, словно боясь, что её опередят, предложила княжна Гагарина. — А что — Иванова собачка, так пусть она станет Иваном Ивановичем.

Через несколько дней Елизавета Петровна, встретив княжну Гагарину, остановила её и сделала выговор по поводу платья, которое было на ней.

   — Что это вы, милочка, меняете несколько платьев на дню? — недовольно произнесла она. — Может быть, вы хотите перещеголять меня, вашу императрицу? Это я могу позволить себе не надевать уже раз мною ношенного наряда. И потом, какую это моду вы завели у великой княжны — садить за стол какого-то пса?

И вправду, фрейлины не однажды уже забавлялись тем, что наряжали чёрненького пуделя в платьица светлых тонов и позволяли ему бродить по столу среди тарелок и блюд, лакомясь особо вкусными кушаньями.

   — Как кличут-то пса? — неожиданно произнесла императрица, и её большие, навыкате, голубые глаза обдали ледяным холодом.

   — Иваном... Иваном кличут собачку, ваше императорское величество, — едва смогла открыть рот фрейлина.

   — Ты мне зубы не заговаривай, княжна. Полностью, полностью как прозвали? Ну-ну, говори!

   — Иваном... Иваном Ивановичем.

   — Позор!.. Чтоб отныне ни я, ни кто иной сего ни от тебя, ни от других более никогда не слышали!

Президент Академии на приёме у камергера

Августовское солнце пекло. В карете стояла такая духотища, что Кирила Разумовский выскочил из неё как ошпаренный, ещё не доезжая с полверсты до Царскосельского дворца.

Граф снял с шеи шёлковый платок и отёр им пот, градом катившийся со лба.

Сбросить бы сейчас башмаки с чулками да по траве-мураве босиком, как в былые дни! И кваску бы испить из погребца, холодненького, со льдом.

Не зайти ли куда на хозяйский двор по-простецки да жахнуть кружку-другую, а то во рту всё ссохлось, губ не разжать. Но тут же вспомнил своё теперешнее звание и снова запрыгнул в карету:

   — Гони!

Ещё в парадной, скидывая шляпу, спросил у лакея, не повернув к тому головы:

   — Кто у её величества нынче на дежурстве?

Но не успел лакей ответить, как услыхал позади себя голос Маврутки Шуваловой:

   — Здрасьте, любезный граф! Вы на доклад к её величеству? Пойдёмте, я вас провожу.

   — Да что вы, графинюшка! Статс-дама и вдруг — как бы это выразиться? — чичероне, как говорят итальянцы. К тому же мне не впервой — дорога известна.

   — Вам теперь не туда — на другую половину, — усмехаясь, ответила ему Маврутка. — Извольте пройти вот в эти самые апартаменты.

У дверей никого из слуг не оказалось. Кирилл Григорьевич вошёл и остолбенело остановился:

   — Прошу прощения, я, кажется не туда.

   — Сюда, сюда! — раздался знакомый голос, и со стула, стоявшего посреди довольно большой комнаты с огромными зеркалами вдоль одной стены, поднялся не кто иной, как Иван Шувалов.

Француз-парикмахер, только что успев завершить его завивку, торопливо снял с него пудер-мантель и, поклонившись, поспешно вышел.

   — Располагайтесь поудобнее, ваше сиятельство, — приятно улыбнулся Шувалов и, разгладив на рукавах кружевные парижские манжеты, оправил на себе французскую же, нежно-белых тонов блузу.

   — Да я тороплюсь, любезный Иван Иванович. Мне с докладом к её величеству, — продолжал стоять у входа Разумовский.

   — Так вам по сему поводу — именно ко мне, — произнёс Иван Иванович, делая ещё более приятным своё лицо, только что ухоженное парикмахером и слегка присыпанное пудрой. — Её императорское величество повелели мне принять ваше сиятельство и выслушать всё, что вы пожелали бы сказать императрице.

Президент Академии широко раскрыл глаза и, пытаясь произнести первые же слова, закашлялся.

   — Такая, однако, жара, что в горле всё пересохло, — с трудом произнёс он.

Шувалов дотронулся до звонка и приказал вошедшему слуге:

   — Его сиятельству — лимонаду. И — со льдом!