Татуиро (serpentes), третья книга трилогии

Пригнулся сильнее и, не разжимая кулаков, сделал шаг в сторону света. Ещё раз оглянулся, кусая губы, и сделал ещё один шаг, ощущая, как рвётся вечная нить, связывающая его сердце с сердцем его женщины. Теперь он не успеет её защитить, подумал, и - метнулся в чёрную тень колонны. Через плечо посмотрел назад. Теперь он почти не видел своей пещеры, чей свет был много тусклее здешнего. Мерно капала у стены вода, и ему захотелось разбить капель кулаком, убить звук, мешающий слышать. Но это лишь малая помеха, убери ее - останутся другие. И главная - это его шаги, уводящие всё дальше от маленькой пещеры.

Плавно ступая и по-прежнему не разгибаясь, пересёк жирный свет и укрылся за выступом стены. Подождал, слушая отдалённые шаги стража, и, обогнув выступ, спрятался в тени следующей колонны, покрытой натёками каменной слизи. Выглянул, проверяя расстояние до открытого места. И замер, когда в стоячем воздухе среди жирных сквозняков, пахнущих мускусом, послышался тихий стон. Сердце рванулось назад, к Леи, пробежать, грохоча шагами, кинуться в тёмный закут, укрыть собой и, может быть, перегрызть ей горло, прекратив, наконец, мучения. А с ним пусть делают, что хотят. Но тёплый воздух качнулся со стороны дыры, и в нём ничего, тишина. И он решил для себя - показалось, послышалось. Лёг на пол и, перекатившись по открытому участку, привалился к торчащему из ровного пола валуну. Тут нельзя было встать в полный рост, и он полежал, отдыхая, собирая рукой стекающую по скользкому боку камня воду и обсасывая мокрые пальцы. Встал на колени и выглянул, пряча голову за иззубренной макушкой валуна.

Огромная пещера, освещённая красноватым светом лениво мигающих факелов, была уставлена вросшими в пол валунами, самый маленький - размером с охотничий шалаш. Верхушки камней грубо выдолблены углублениями, как большие чаши. И в каждой чаше пауком размером с человеческое тело уложен каркас из блестящих металлических прутьев, свитых по-разному и схваченных на перекрестьях толстыми гнутыми верёвками из металла. А поверх странных гнёзд в красноватом воздухе мерцали, подрагивая, прозрачные цветы, большие и прекрасные, опиравшиеся на толстые стебли, тянущиеся из-под камня.

Красные, как закат над рекой, синие, как дневное небо, белые, как кудрявое перо речного лебедя, жёлтые, как новорожденные цыплята, - цветы набухали запахом, от которого улетала голова, и становились плотнее, ярче. А когда запах истончался, цветы почти исчезали, мерцая, как умирающий сон, и топорщились по краям прозрачных лепестков острые концы прутьев.

Койсу дышал глубоко и мерно, так что болело в груди, и, сам того не замечая, поднимался во весь рост, завороженный переливчатой красотой. В голове закружились старые воспоминания, из детства, когда, привалившись к материнским коленям, он слушал певучие сказки о земле радости, куда уходят самые лучшие, красивые женщины и смелые мужчины, чтобы вечно жить, купаясь в счастье.

- Вот она, - прошептал растрескавшимися губами и улыбнулся. Он вернётся в пещеру, заберёт свою Леи и принесёт сюда. Уложит в самый красивый цветок и сядет рядом, держа за руку, глядя, как её грудь поднимается и опускается, наполняясь прекрасным ароматом цветов земли радости.

И нахмурился, напряжённо глядя через слёзы, как цветы исчезают, показывая острые злые прутья, вылезающие через нежные очертания лепестков. Судорожно вдохнул, ища нежного аромата, но в ноздри вбился тяжёлый запах змеиных тел и человеческого пота. Резким движением смахнул слёзы, задевая нос, и, не успев подумать, упал, подкосив колени, ткнувшись лицом в грубую поверхность камня, - перед закрытыми глазами расплывалась последняя увиденная картинка: сотни плоских змеиных голов с полуоткрытыми пастями, свисая с выступов стен, глядели на валуны, и, когда головы дёргались в такт, цветы, исходя ароматом, появлялись и крепли.

...Обман... они наводят обман... и факелы, свет. Это - для людей. Для нас...

Голова рвалась от боли - понять, понять! Понять! Но для этого нужно было время. Хотя бы самая капля его, - уложить в голове увиденное, повернуть, разглядывая, и, может быть, для понимания смотреть ещё...

Он не привык думать, проведя всю жизнь в подчинении законам, в которых было прописано всё. А потом найдя в толще земли другие законы, которые также ничего не упускали. И теперь попытки думать усиливали головную боль, будто внутри черепа поселились злые хорьки и грызли кость крепкими зубами.

Прижимая лицо к грубому камню, Койсу терпел и ждал. И на поверхность болезненной каши медленно выплыли первые мысли, ведущие не к удивлению, а к тому, что надо сделать сейчас. Ударяя в медный гонг, перечисляли сами себя, говоря с ним.