Татуиро (Serpentes)

Резко поднявшись, она схватилась за ушибленную об край мостков голову, не замечая боли.

— Иди к нам, мастер! Где твой знак, потерял? — Кайру размахивал веткой с нанизанными кусками гриба, сморщенными и источающими мясной аромат, — веди к нам свою белую жену, подкормим!

Акут стоял и смотрел на неё. Онна подумала: это третий человек в толпе, не прячущий от неё глаз. И в них, кроме жалости и попытки утешить, — знание того, что она в пути.

— Где? — без голоса спросила, и мастер, похудевший за время болезни так, что складки на щеках стали резким до черноты, протянул ей плоскую раковину с начирканным по светлой стороне рисунком: женская фигура уходит, держа за руку мальчика, а впереди в самом конце тропки, прорисованной двумя сходящимися линиями, — девичий силуэт в длинной тайке.

— Н-нет, — грудным низким голосом сказала мать, с облегчением принимая текущие слёзы, размывшие страшную картинку, — нет… она не… могла увести его, моего сына. Или — увела? Ты!

Сжала кулаки.

— Нет, Онна. Твой сын увел её. За твоей дочерью. Я — один.

— Онна, — руки мужа легли ей на плечи, — иди домой. Не верь ему, он больной, посмотри, еле стоит. Они вернутся. Не могли далеко…

— Пусти! — вырвавшись, она бросилась к лестнице и побежала по невысоким ступеням, падая к ногам вождя.

— Мененес! Ты наш отец и вождь, да будут дни твои и ночи, да будут они!.. Пусть воины и охотники выйдут на тропы!

Её крик заставил людей и музыку замолчать. Все повернулись, держа в руках еду и глиняные кубки с питьём, но никто не смотрел на кричащую, все — на вождя.

— Скажи им, Мененес! Пусть ищут детей!

Ладда-Ха, присев на корточки за деревянным креслом, выглядывала с испугом и жалостью, придерживая круглый живот. Мененес нахмурился, положил толстые руки на подлокотники.

Тишина выросла посреди площади, как огромный гриб, а лес вокруг трещал и звенел птичьими песнями, да плыли вдоль горизонта прекрасные равнодушные облака. Онна беспомощно огляделась. И не имея сил ждать ответа, крикнула ещё, показывая рукой на сидящую Ладда-ху:

— Твоя жена, вождь, скоро подарит тебе сына! Так позаботься о нас, мы тоже твои дети!

Тёмные пальцы сжались на подлокотниках, собирая складками роскошную шкуру, которую когда-то выделала в дар вождю Онна.

— Твой ум пуст, глупая женщина! Мы все знаем, твои дети не славились послушностью, так? — он кивнул толпе, разрешая поддержать прогремевшие слова, и с площади донёсся согласный шёпот, — ты не научила их порядку, а теперь стоишь тут и смеешь приказывать мне, своему вождю?

— Нет же!

— Молчи! Если бы думала о них, а не о браслетах на своих руках!.. И не о том, сколько раз возьмёт тебя ночью муж…

Онна прижала руки к щекам, с ужасом глядя на разгневанного Мененеса. Из-за спины в такт его словам шёпот возникал и стихал. Вождь разжал пальцы и встал. Башня волос, переплетённых с перьями, кольцами лозы и полосками меха, делала его выше. Качнув головой, осмотрел притихших людей и вдруг улыбнулся:

— Но Мененес и без твоих упрёков помнит: каждый из вас его дитя. Пусть даже это пустая ленивая женщина, не умеющая следить за семьей. Иди в дом, отдохни. И когда твои дети вернутся из леса, где они забыли о почтении к обычаям, не забудь привести их сюда, пусть все порадуются тому, что сердце твое снова спокойно. Меру, забери свою женщину.

Он поднял руки и размеренно хлопнул дважды, разрешая людям продолжать праздник.

Онна беспомощно оглянулась…Спины, затылки, локти. Смех, шутки и обрывки песенок. И — музыка.

— Пойдём, — руки Меру обхватили ее, прижимая. Горячее дыхание обдавало щёку и ухо:

— Идем, Онна, не гневи вождя, нельзя. Он верно сказал, прибегут, а тебе отдохнуть надо.

Попытался вынуть из её пальцев раковину, но она прижала её к груди. Вёл бережно и осторожно, крепко держа за плечи, кивал поднятым лицам и криво улыбался, извиняясь за женскую панику.

Онна шла, мёртво переступая ногами. Попыталась сказать, приваливаясь к плечу мужа:

— Ты не понимаешь… я скажу тебе…

Но он шикнул, стискивая её плечо. Проговорил тихо:

— Молчи. Скажешь потом, не тут!

И она с надеждой замолчала, пошла быстрее, обдумывая полусонным от отчаяния мозгом, что именно она скажет дома, чтобы понял наконец: остались одни, потеряли детей, сразу обоих. И надо что-то!..

Меру остановил её резко, не отпуская от себя, возле сутулой фигуры мастера, который так и стоял у края мостков.

— А ты… больной урод… подойдёшь к моей жене хоть на птичий прыжок… убью. И твою безумную белую жену тоже.

Взмахнул свободной рукой, целя в лицо. Акут промолчал и не пошевелился, не посмотрел на поднятый кулак. Только глянул на Онну, сведя брови, и чуть прикрыл глаза, утешая взглядом.

Но она не заметила. Шевеля губами, повторяла про себя самые нужные слова для Меру, потому что больше их говорить было некому.

Глава 70 Пещеры Владык