Татуиро (Serpentes)

Тело её, потеряв себя, вдруг расширилось до невероятных размеров, и в нём стали расти, вылупляясь из дремлющего сознания, воспоминания обо всём. Цветными и чёрно-белыми лоскутами, стекляшками и речными камушками, сложными стальными конструкциями, плоскостями, окрашенными в прозрачные цвета, стволами, растущими в бесконечность, и безднами, куда можно было глядеть, пока не умрёшь, — всё было в ней. Солнце, встающее над рекой для тех, кто не пришёл спать домой, луна, светящая в глаза тем, что смотрят, подняв лицо. Грязная ручка Мерути в тёплой ладони и его же завязанная узелком пуповина, когда ещё сморщен, мокр и кричит. Гладкая голова Ладда-Хи под тяжёлой рукой Мененеса и ночные телефонные разговоры соседки по комнате Ленки, после которых она ревела в подушку полночи. Мама, вытирающая руки полотенцем, и отец, сидящий у окна с пепельницей, полной окурков. Витька, кинувшийся через стол на нож, похожий на стального богомола, и узкие глаза Карпатого, когда ждал её, опустив руку с букетом красных роз.

… Как стеклянная колба, огромная, — в которую через узкое горло висящего на ремнях женского тела входили миры и оставались там, потому что это прозрачное стекло было крепче стали и — бесконечно открыто.

А ещё Акут, её Акут, сделавший её тем, что она есть сейчас. Через любовь, которая приходит сама, без расчётов и подготовки, без желания полюбить и без надежды, просто приходит и начинает жить.

— А-а-ха!!! — крик наполнил глотку, и шипение смолкло, змеи, повернув головы, замерли, глядя.

И она смотрела через неуходящую из глаз мужскую фигуру на лес плоских голов с чешуями, отстающими от поверхности, торчащими настороженно.

— А-ах… — щёлкнув, треснул зажим и зазвенел по камню. Она мотнула головой, освобождая рот, и железный ошейник, выстрелив лопающимся металлом, стукнул её по груди.

Поворачивая занемевшую шею, видела поражённые и отчаянные взгляды, обращённые на неё, и, рванув вверх локти, выкрутила руки из плена.

Кивнула улыбающимся глазам Ноа.

— Значит так… — сказала шёпотом непослушными губами и, покачав ноги, извиваясь, выползла из ставших вдруг свободными захватов. Упав на колени, оперлась на руки, покачиваясь, и посмотрела снизу на лес стоящих вокруг змеиных тел.

— Вы… поганки…

Медленно встала и, стараясь не осесть снова на дрожащих ногах, огляделась.

— Вы… и это… придумали. Наполовину, да? А вам больше и не надо было.

— Эй! — её голос ударил в чёрные дыры сводов и вдруг отразился от пустоты звонким эхом. — Не они держат! Вы — сами!

Яростное шипение заполнило воздух. Кинулись в углы оборванные фигуры, бормоча просьбы и кланяясь, протягивая худые руки и прося, каждый за свою жертву.

— Пос-мотри-те вокруг! Не только перед своим…носом… Ну?

Змеи вели вокруг неё спиральный хоровод, сужая витки, выбрасывая перед лицом напряжённые морды и, извернувшись, отползали обратно, давая место другим. Так она и шла, покачиваясь, в кольце змеящихся тел, иногда отводя их руками, а иногда резко дёргая за шеи и отшвыривая.

— Аа-шши… аа-шши… аа-шши… — мерно вздыхал потолок, всасывая в себя силу, наполнившую зал.

Подойдя к Оннали, потянулась, наступая на каменный выступ израненной ногой, и вырвала из её рта тонкие бронзовые петли.

— Ты… змея!.. — выплюнула девочка непослушные слова.

— Ага. А ты будешь висеть. Пока… вон, смотри!

Обе повернули головы, глядя, как Мерути пытается напоить мать.

— Ну?

— Я…

— Вот и думай.

Она поскребла ногтями узорный ошейник и опустила руки:

— Сама должна, поняла? Я не могу… за тебя…

Глава 82 Смерть в лесу

Как же это? Как? Как вышло?…

Кора застонала и попыталась повернуться. Кровь заполняла рот, а хотелось дышать, но голова застряла между камней прочно, и, слабо дернувшись, она смирилась и проглотила соленую жидкость. Затихла, глядя, как резные листья высоко-высоко чертят прозрачное утреннее небо. Бледное, ещё до Айны.

Левую ногу дёргало всю, так, что непонятно, где именно ушиб или что там ещё. А правая не болела. Будто её и нет вовсе. Кора испугалась, снова дёрнула головой. Рот опять наполнился кровью, и она, сглатывая, заплакала. Слёзы щипали израненное лицо, и высокие листья в небе расплылись.

Тенькнула утренняя птица. За ней ещё одна. Затрещала вдалеке воровайка, пролетая среди веток и посматривая бусинами глаз, чьё бы гнездо разорить? Клам-клам-кламм… — затоковал совсем недалеко лесной барабанщик, и Кора вспомнила: в детстве они становились в кружок, заложив руки за спину, кланялись по очереди всё быстрее и быстрее, хором говоря считалочку: «клам-клам, стучи в свой клам, кто проиграет, с того кожу сдирают…»

Клам токовал близко, Кора слышала, как шуршит лесная подстилка под его лапами. И вдруг забеспокоилась: на лапах у него когти — рвать падаль. А клюв короткий, но острый, как нож вождя. Вождя…