Татуиро (Serpentes)

А потом обе шли молча, еле поспевая за рассерженным мальчиком, и косились друг на друга. После всё смешалось в голове у Коры. Крики на площади, фигура Мененеса, облитая светом костров, и его торопливые громовые слова. Её сын, сидящий на медовых шкурах, красивые жёны, склоняющиеся перед ним в поклонах. И — нестройный шум пиршества, всё более разнузданного, когда, после настороженного молчания толпы, Корути встал, выкрикивая, что праздник будет продолжаться, пока не кончится вино в бочках, выкаченных из чуланов огромного дома Мененеса.

Варайя сидела по правую руку Корути на маленькой скамье Ладда-Хи, выдвинув её вперёд, на ней уже была богатая праздничная тайка, и чёрные волосы схвачены обручем с яркими перьями.

… А потом Кора очутилась перед домом Меру, тёмным и пустым. Одна. Потому что теперь ей можно, она мать светлого вождя племени и должна заботиться о том, чтобы не пропали странные Вещи. И прочее добро.

— Клам, кламмм, — ударило почти в ухо, и Кора, застонав, пошарила рукой, уцепила сухую ветку. Слабо махнула, разбрасывая маленькие камни. Шаги падальщика удалялись, и она уронила руку.

Что там случилось, в доме? Ей пришлось зажечь маленький светильник, и она рылась в сундуках, выбрасывая красивые ткани и плетёные корзинки, гладкие чаши и мешочки с бусинами. Всё это теперь её, надо бы только спрятать, утащить, забросать ветошью, чтобы никто у неё не забрал…

И, вспомнив, застонала. Варайя! Жаба, мерзкая ящерица с вечно растопыренными ногами! Оказалась за её спиной и ударила Кору миской. Наступала, заслоняя свет, и шипела угрозы:

— Ты жадная старая обезьяна… Нет тут твоего, всё — моё. Я — жена, а ты мать, а ты знаешь, что делают с матерями, когда они выжили из ума!

— Нет! — Кора схватила топорик и замахнулась на подлую девку. — Я… я не такая! Я другая для своего сына! Он… он меня любит.

Варайя расхохоталась, откидывая плечи, и пламя запрыгало по узорам на подоле.

— Да он сам послал меня. Ты — старуха! Зачем ты?

Вырвала у Коры топорик и замахнулась.

Кламм, сказало каменное лезвие, раздробив раковины на крышке сундука. И Кора поняла — не врёт.

…Бежали без троп, продираясь через мелколесье, и молодой сильной Варайе было легче, потому что Кора первая принимала на себя хлещущие удары веток. Оглянувшись единожды, старуха увидела, что женщина скинула длинную тайку, и Еэнн светит, любуясь, как мелькают её круглые бёдра и сильные ноги. И, попав в каменный лесок, Кора поняла: ей не убежать. Упала, поднимая руки, и стала кричать хриплым сорванным голосом мольбы небесному охотнику, чтоб защитил — закрыл белый глаз и спрятал её.

Но время дождей ушло, как было от времени до времени и через время, — ни одной тучки на усыпанном звёздами небе. И Варайя, стоя над ней, подняла обеими руками топорик, открыв тёмные подмышки, и опустила его на бедную голову Коры. Присела, жадно глядя в свете Еэнна, как чёрная кровь натекает на растрёпанные волосы. И, улетая в небытие, Кора увидела за её спиной высокую фигуру своего сына.

— Мой сын… — шептала, глядя, как небо наливается яркой синевой. Наверное, по лесной подстилке уже ползут утренние тени, и вся деревня спит, сморенная великим пиром. А ей — только ветки над головой и шуршание мусора под ногами кламов, раздающееся отовсюду.

— Хочу про-клянуть теб-бя…

Слёзы текли по опухшему лицу, заливая корни волос и пробитый череп, а над раной уже толклись дневные мушки.

— Не могу…

— Но ты… ты… жаба… будь проклята, будь, будь!!!

Несколько скрытых в зарослях змей подняли головы, создавая необходимую для передачи данных невидимую конструкцию. Ближние, уставив на умирающую Кору развёрстые пасти, поглощали бессильную и от того ещё более мощную её ненависть. Средние, ожидающие у перехода на тайные тропы, слушали, принимая, и передавали дальше. И сократившись, запульсировал в нижних пещерах неспящий мозг.

— Аа-шши низка… уровень чрезмерен… тело не подлежит восстановлению. Оптимум — пища… без перехода… на месте…

— Ахашшш.

Укладывая на плоских головах чешуи, собиратели сомкнули пасти и устремились к дрожащему телу.

Кламы, недовольно крича, тяжело порхнули на нижние ветки, сели, покачиваясь и ожидая.

Глава 83 Грань бесконечности

— Почему ты ушла? — он рвался вперёд и почти проваливался в желтоватую пелену, встряхивая головой в надежде, что это лишь пелена его слёз, скрывающая висящее на стене тело. Но мягко принимая, пелена отталкивала, и он, еле удерживаясь на ногах, снова бился, разводя руки, пытаясь скрюченными пальцами прорвать помеху. Жёлтое стекло, вставшее стеной, отгородило его от пещеры, которая одновременно была внутренностью студии, и там, за ней, всё переплеталось, показывая огромные цветы и между ними вдруг знакомую изогнутую кушетку, колыхающиеся на дальних окнах шторы, открывающие неровные каменные стены, увитые яркой зеленью. Не слышались звуки: стоны и шипение стихли, может быть, тоже биясь изнутри в мягкую преграду.