Татуировка

Агния кончила французскую школу, в университете же учила английский и на экзаменах получала пятерки. Ей даже когда-то казалось, что в обоих языках она достигла кое-каких высот. Потом поняла, что высоты эти — весьма мнимые. Простые тексты она, конечно, читала без словаря и при общении с иностранцами легко могла выговорить несколько фраз. Однако, когда эти самые иностранцы сами заговаривали с ней, она тут же растерянно умолкала. Или кивала головой с легкой улыбкой идиотки, потому что ни одного слова из их скороговорки понять не могла. В отличие от брата. Вот у кого французский сидел в генах. Даже отслужив армию, он не только не забыл язык, а наоборот — стал говорить еще уверенней. В своей милиции, или как там ее, прокуратуре, он был, возможно, единственным, кто так свободно говорил по-французски. Не зря же, когда однажды прилетел парижский полицейский комиссар Симон Пернье, Димку заставили принять его в их родительской квартире. А ей, Агнии, тогда еще незамужней сестре, пришлось изображать гостеприимную хозяйку дома. К стыду своему, она в те дни кроме идиотской улыбки и трех—пяти фраз так и не смогла из себя ничего выдавить. А всю непринужденную беседу вел за обоих Дмитрий.

— Попробую по-французски, Глебушка, — неуверенно ответила она мужу, — ты же сам говорил, что французы других языков не знают. Попрошу Дмитрия, может, он со мной позанимается.

— Ладно, поработаю с тобой. Детские знания — самые прочные, вряд ли они улетучились. — Глеб уже надевал ошейник на Геру, их семейного черного пуделя. — Через пятнадцать минут мы придем, и будь готова.

То, что ее Глеб — лингвист, она узнала во время их неожиданного знакомства, когда вместе с Дмитрием, который уже тогда был следователем, спасала его на собственной даче от преступников-милиционеров после нескольких суток пыток, допросов и истязаний. Садистам из вокзального отделения милиции очень захотелось списать именно на интеллигента Глеба все те ужасные дела, которые совершал ненайденный маньяк. А Дмитрий сутками не спал, чтобы поймать подлинного преступника, и был уверен, что этот несчастный, почти ослепший после ментовских избиений интеллигент к преступлениям непричастен. В конце концов истина и добро восторжествовали: брату удалось поймать настоящего, а не подставного маньяка. Агния даже впервые зауважала его работу. С тех пор как она стала женой спасенного ими Глеба, Агния привыкла, что он время от времени показывает ей свои научные статьи, а она их наспех просматривает. Все эти лингво-структуралистские поиски были от нее далеки. Но то, что он — талантливый педагог, она ощутила только теперь, за десять дней до отлета в Париж.

— В принципе, ты ведь многое знаешь, — уверял Глеб после первого часа занятий. — Тебе всего-то навсего надо сбросить свою зажатость. Убедить себя, что ты можешь говорить легко и свободно.

Муж, конечно, выжал из нее соки. Он пел с ней вместе детские французские песенки, играл в игры, рассказывал анекдоты, естественно на французском, и даже убедил читать по очереди вслух Мольера, опять же в подлиннике. Зато уровень французского у Агнии перестал быть мнимым.

И оказалось — ничего страшного. Самолет она перенесла прекрасно, хотя с детства боялась укачки. В огромном здании аэропорта Орли быстро сориентировалась, доехала до метро на бесплатном подкидыше-автобусе. Метро, как ей и говорили, шло сначала поверху, а потом уходило в тоннель. Ужаснувшись дороговизне парижского транспорта, Агния купила книжечку из десяти билетиков, прошла через турникет и приблизительно через час вышла на площади Италии. Нужную улицу она отыскала на карте еще дома. И здесь тоже быстро ее нашла по указателям, прошла по ней метров сто, свернула в переулочек направо, а там вошла в крохотную гостиницу, которая на неделю должна была стать ее домом.

В записи заказанных номеров она значилась не под своей новой фамилией Пуришкевич, которой одарил ее Глеб. Фамилия эта оказалась слишком трудна для араба, владельца гостиницы. Ее предупредили, что она обозначена коротким именем — мадам Агни.

Агния, к своему удивлению, сразу поняла вопрос портье, мсье Пьера, — за сколько дней она собирается заплатить. И он тоже сразу понял ее, когда она сказала, что пока за три.

— Мадам желает номер без душа? — переспросил он с сомнением.

— Да-да, только без душа! — подтвердила Агния, как ее учили.

Даже этот самый дешевый номер стоил бездну денег — сто девяносто франков в сутки. А душ, как ей говорили, можно было принять по жетону за шесть франков — три минуты.

Девушка-мулатка провела ее по узенькой лестнице на второй этаж, открыла дверь и, улыбнувшись, исчезла. Агния осталась наедине с широкой постелью, узким оконцем, выходящим на противоположную стену, подоконником, который исполнял роль столика, и настоящим микростоликом — размером с подоконник. Открыв створки узкого шкафчика, она обнаружила микрораковину с кранами холодной и горячей воды. В отличие от родного дома, горячая вода имелась.

«Такой вот у меня личный маленький Париж на эту неделю», — подумала Агния.