— Оковы, герцог. Того рода путы, что держат мужчину на суше, заставляют думать о наследниках, запасах, благоразумном поведении. Оглянуться не успеешь, как отрежешь волосы, затянешь на шее галстук и попытаешься восстановить свою репутацию.
— Ты, похоже, меня с кем-то путаешь.
— А ты, похоже, отказываешься признать, что влюблен! — отрезал Харлан.
— Говорю тебе, она замужем! — Теперь Уиклифф громким криком подтвердил этот факт.
Пока ее муж топчет землю, он не может ее получить, а значит, не может и потерять.
— Зря ты увиливаешь, — фыркнул Харлан. — Ты влюбился в эту девчонку.
После этого разговора Уиклифф опустился с крыши и быстро зашагал в свой кабинет.
Он не мог признать то, что Харлан прав. И не мог этого отрицать. Слова друга гремели у него в голове, стучали в сердце, жгли изнутри. Если он признается себе в том, что любит Элизу, тогда он не сможет выдать ее Элванли за десять тысяч фунтов, которые потратил бы на то, чтобы покинуть ее. Влюбленный мужчина так не поступает. Но какой у него выбор?
Уиклифф шагал по длинному коридору, увешанному портретами его предков, их собак и детей. Но смотреть на них ему не хотелось.
Экспедиция в Тимбукту, признание и уважение его собственных талантов, а не происхождения — вот чего он действительно хотел. Годами его сердце билось ради этого. Кораблекрушение, тюремное заключение, голодная ночь под широкими черными небесами, каждое пойманное животное, каждая стычка и схватка с чужеземными племенами… Он стойко переносил все это ради своей цели — Тимбукту. Ради признания. Во имя гордости и чести, черт побери.
Спустившись по главной лестнице, он вошел в холл, стуча каблуками по мрамору. Сколько раз он заставал здесь Элизу, когда она скребла эти плиты, и насиловал ее взглядом.
Все его планы, все его мечты едва не сгубила особа с пером и пыльной тряпкой. И с похожими на океан глазами, которые смотрели ему прямо в душу. С розовым ртом, который давал несказанное наслаждение. С живым умом, который облекал в слова его, Уиклиффа, чувства.
И все же он раскроет ее секрет, заберет деньги и сбежит. Он должен это сделать. Или — Харлан прав — его свяжут путы, те самые, которые приковывают мужчину к суше, к заранее известному будущему, к женщине.
Уиклифф толкнул тяжелую дубовую дверь в библиотеку. Последние тлеющие угольки догорали в камине, он зажег от них свечу и сел за письменный стол. Томик стихов раскрыт на заветной странице, искушая тех, кто мог бы оказаться в библиотеке. Уиклифф не знал, каким образом Элванли сумел назвать строчку, которая так точно и мучительно описывала данный момент его жизни.
Вытащив лист бумаги и письменные принадлежности, он принялся целиком переписывать стихотворение Байрона.
Небрежным почерком он добавил: «Элизе». И подписался: «Уиклифф».
Сложив лист, он запечатал его воском и приложил свое кольцо-печатку, чтобы Элиза точно знала, что послание от него.
Он недавно начал носить это кольцо как напоминание себе самому о том, что он оставляет — свое наследство, репутацию, свое прошлое и искушающее видение того, каким могло быть его будущее. Элизу!
Смешно, но его сердце по-прежнему гулко стучит от желания обладать этой женщиной, несмотря на открывшуюся ему правду.
Ступив на опасную тропу, Уиклифф вернулся на чердак и подсунул стихотворение ей под дверь.
Элиза держала в руке листок бумаги — последнюю часть «Татуированного герцога». Еще один сложенный листок у нее в корсаже — стихотворение Байрона, переписанное герцогом и подсунутое ей под дверь.
Стихотворение, которое могло тронуть сердце Уиклиффа и — абсолютно точно — разбило ее сердце.
«Не бродить нам вечер целый под луной вдвоем»? Элиза поняла намек. «Самой любви приходит срок от счастья отдохнуть»? Отдых, окончание… Этот намек она тоже поняла. Уиклифф, возможно, любил ее. Может быть. Но это прошло. Больше никакой романтики. Никакой любви. Ничего.
Это жалило как оса. Или как укус змеи, который однажды описывал ей Уиклифф. Или как удар дубиной.
В довершение всего это было, очевидно, последнее собрание «Лондон уикли», на котором она присутствует. Найтли довольно скоро узнает о ее визите к Элванли. И тогда он ее выгонит.
Похоже, у нее вошло в привычку предавать мужчин, которые ее больше всего волновали. Как смешно.