Татуировка с тризубом (ЛП)

Так что Дева Мария торчала себе на минарете в эту жару, топтала ногами полумесяц, а над головой ее вздымался звездный нимб. В саду при церкви стояли безголовые статуи. Жаркий воздух застывал, словно сворачивающийся на сковородке белок. Немногочисленные люди грязли в нем, словно в воске.

Только неподалеку от старой ратуши что-то происходило: там стояла деревянная пивнушка, забитая совершенно пьяненькими студентами архитектуры из Кракова. Здесь продавали текилу, и попеременно с российской попсой крутили музыку из Десперадо с Антонио Бандерасом. "Me gusto tocar guitarra, me gusta cantar el sol, mariachi me acompana, cuando canto mi canzion" – пел Антонио Бандерас, а вместе с ним – украинцы и польские студенты.

Ночь наступала так, как будто бы кто-то смолу лил. Ночь и тяжелое, восточноевропейское "ничто" до самого конца света, от Румынии, а тогда, возможно, даже и от Венгрии, до Сахалина, от Мурманска до Болгарии. Восточноевропейская ночь, где огней днем с огнем не сыскать, за то упырей и вампиров – сколько влезет, и где люди баррикадируются в домах или собираются в кучки храбрецов и пьют водку, горячечно и еще более возбужденно, чтобы как-то дождаться утра, пения петухов и первых солнечных лучей. Восточноевропейская ночь, когда черная навь и вправду шаркает брюхом по земле, оставляя на ней черные привидения.

Так что ночью в старом городе Каменца-Подольского не было практически ничего видно. На улицах не хватало фонарей. Мост, ведущий в город, был освещен только до половины. Он выглядел, словно исчезая в черной пустоте. Над городом висела луна, а под ней был виден подсвеченный диск часов на ратушной башне, так что выглядело все это так, словно бы у Луны имелся некий брат-робот.

Теперь на въезде в старый город стоит шлагбаум. Водители платят за проезд, и шлагбаум поднимается. Автобус проехал через Рынок Польский, объезжая реставрированные в прошлом жилые дома и страшилки, настроенные среди них местным капитализмом. В старых жилых домах размещались новые пивные. Большая их часть выглядела как вариации на тему старого мещанства и окружающего селянства. На стенах висели картинки старого Каменца и стояли имитации тынов. Глиняные горшки, глиняные солонки. В каждом заведении одно и то же: солянка, борщ, бульон, цыпленок в нескольких исполнениях, несколько видов свинины, вареники с разными начинками.

Я вошел в одно из подобных заведений питания. Официанты были переодеты в льняные, крестьянские рубахи. Зал был пустой, и им не было чего делать, вот почему сидели на широких деревянных лавках и смотрели американскую глупую комедию. Фильм был с украинским дубляжом, и выглядело все это совершенно неубедительно, когда голливудские актеры обращались к украинским селянам на их родном языке, бегая при этом среди нью-йоркских небоскребов.

Старый город стоял пустой, как будто бы через шлагбаум на въезде прошла смерть, заплатила за проход и всех скосила. Дорожное покрытие отремонтировано, фасады домов и дворики выкрашены, новая тротуарная плитка положена. По-советски, или просто по привычке новые бордюры покрасили белой краской. Вот интересно, а понимали ли украинцы, как много вещей, которые они делают интуитивно – взялись из советского прошлого. Точно так же, как поляки совершенно не понимают, как много вещей, которые они делают – взято от русских.

Под одной из пивных сидела какая-то пара. Писали что-то на своих телефонах. Они не обращали внимания ни друг на друга, ни на кого-либо другого. Туристов я не видел, хотя на Каменец уже наступала средина весны. В конце концов, была война, и у людей были в голове и другие вещи, чем просто осматривать Каменец Подольский. Посреди рынка стоял памятник туристу. Этот турист был похож на типичного советского интеллигента, на мой любимейший персонаж советского мира: худой, в майке, в шапочке и ламерских сандалиях. Он был похож на летнюю версию дяди Вовы из Кин-дза-дзы. Памятник глядел в некое странное, неопределенное место. В целом, все выглядело достаточно искусственным. Рядом с мостом стояла тюнингованная под спортивный "кар" "лада-самара". Опираясь на капот ожидал какой-то бычок. Подъехала "ауди". Из этого "ауди" вышел водила и хлопнул дверью, чтобы бычок ничего себе не думал. А бычок ничего такого не подумал, а только подскочил к тому, из "ауди". Они напирали грудными клетками, словно петухи, и начали орать друг на друга. Нет, они не прикасались, но встали грудь в грудь, лоб в лоб, и крутились вокруг себя. Я проходил мимо, и было как-то глупо остановиться на тротуаре и ждать, как все кончится, так что я пошел дальше. И до сих пор я не знаю. И, наверняка, так никогда и не узнаю.

Спал я в гостинице, перед входом в которую поставили рыцарей в жестяных доспехах. Они походили на неудачных роботов. И выглядело все еще настолько по-дурацки, поскольку и сама гостиница была параллелепипедом, воткнутым в этот город с утонченностью удара дубины.