Татуировка с тризубом (ЛП)

"ЦВЕТНОЙ ПЕШЕХОДНЫЙ ПЕРЕХОД!" – вопила подпись под снимком. И далее: "Мэр Каменца Подольского, Симашкевич М.Е., дал указание городским властям срочно заняться безопасностью на пешеходных переходах в городе. На совещании были приняты договоренности относительно нового проекта "Пешеходный переход", предусматривающего обновление дорожной разметки на всех перекрестках в городе. При этом, в центральных районах города переходы для пешеходов будут выполнены в двух цветах: белом и красном. Сегодня такие были выполнены в районе главного базара городским субподрядчиком "Миськлифтсвитло" (директор – Владимир Крылов). Выглядят они довольно красиво и хорошо заметны как для пешеходов, так и для водителей".

- Ага, - сказал я.

- Ну, - ответила Тамара. – Короче, ты уже понял.

- Ну, понял, - ответил я. – И много эти субподрядчики из фирмы под руководством директора Владимира Крылова выполнили этих цветных переходов для пешеходов в рамках проекта "Пешеходный переход"?

- Один, - сообщила Тамара, выключая телефон. – И вся разметка уже стерлась. Или вот, - начала она новую тему, - активисты требуют ввода в эксплуатацию дорожек для велосипедистов. Власти, чтобы показать, насколько они европейские, перед этим организовали велосипедные патрули, вот все и думают: наверняка ведь и дорожки для велосипедистов сделают. Сделали: власти нарисовали краской линию – скажем, это и есть дорожка для велосипедистов. О ней пишут в газете, хвастаются. Длина всей этой дорожки – пятьдесят метров, заканчивается она столбом. Скоты в дорогих машинах ставят их на дорожке. Активисты возмущены, об этом пишут в Фэйсбуке и сообщают велосипедному полицейскому патрулю, что на велосипедах негде ведь ездить. Велосипедный патруль подъезжает, обменивается парой слов с водителем, который неправильно припарковался, и едет дальше, потому что они ведь не дорожная полиция, штраф выписать не могут. Зато "дорожка для велосипедистов" имеется, и власти ею хвалятся, и все думают, что в Каменце мэрия просто заебись.

- А разве нельзя позвонить в дорожную полицию? – спросил я.

- Можно, - Тамара сделала глоток капуччино. – Желаю успеха.

Таксист парковался прямо на дорожке для велосипедистов.

- А-а-а, блин, - ответил он, - на чем стою? На дорожке для велосипедистов? Блин, да я в жизни тут человека на велосипеде не видел. Так какие, блин, дорожки для велосипедистов? Ты садишься или не садишься?

Трускавец выглядел словно Дубай. Ну, Дубай-Здруй[142]. Этого места я не узнавал. Здесь я был уже давно, а тогда этот городишко был всего лишь укрепленным бетоном трупом своей давней прелести. А теперь – боже ж ты мой. Громадные гостиницы светили огнями словно трансатлантические лайнеры, телепортированные среди этих карпатских холмов. Громадные, с блестящими названиями, высвеченные, освещенные, подсвеченные. Всем, но только не окнами, поскольку гостей, судя по громадным темным пятнам на фасадах, особо много и не было. И вообще, все это сияющее и светское – все это было только наверху. Внизу, на улицах – пустота и сырая темнота. В целом все выглядело даже довольно прилично. Небольшой оазис украинской стабилизации. Иногда пробегало несколько человек. Чаще всего: парочки, чаще всего: молодые, тридцать с чем-то там лет. Я крутился по этой паре перекрещивающихся улиц и не знал, где искать ночлег. Все эти гигантские отелища выглядели чертовски дорогими, даже при курсе гривны, который тогда сильно зарылся носом в землю. В конце концов, удалось найти небольшую гостиничку. Небольшую и даже симпатичную. Выглядела она словно ее снимали в готическом хорроре девяностых, а съемки велись в Восточной Европе, где вся мрачность создается гадкой штукатуркой и ПХВ-плиткой, горгульи выкрашены в розовый цвет, а водостоки с мордами драконов сменились пластиковыми трубами.

Ну а мужик-портье выглядел словно карпатская версия Франкенштейна. Занимался он, в основном, игнорированием русскоязычных пареньков, которые хотели смотреть какой-то матч в фойе, но все время что-то было не так: то слишком тихо, а громче сделать не удавалось, то помехи, то еще чего-то там. Они к портье обращались по-русски, на тяжелом таком, жирном русском языке, а он отвечал им сухим, жилистым украинским. От нечего делать и от времени до времени. Они ему двадцать слов – он в ответ – одно. Они ему десять, он им – половину.

Мужик дал мне тяжелый ключ от номера и застыл в оцепенении, словно вампир в гробу.

Какое-то время назад Андрей перебрался из Дрогобыча в Трускавец. Здесь спокойнее, говорил он, а тут еще и ребенок родился. Где можно найти лучший климат для ребенка, чем курорт, говорил. А если чего, так до Дрогобыча, до знакомых, несколько десятков гривен на такси.