Татуировщик из Освенцима

После пяти дней сидения в школе напуганному и ужасно скучающему Лале, как и прочим, приказали собрать вещи, после чего их отвели на железнодорожный вокзал. Им ничего не сказали о том, куда их отправляют. Подъехал состав для перевозки скота, их посадили в вагоны. Некоторые возражали, объясняя, что грязные вагоны ущемляют их чувство собственного достоинства. Лале впервые наблюдал, как его земляки направляют винтовки на евреев, бьют тех, кто продолжает протестовать. Он влез в вагон вместе с остальными. Когда вагон был набит до отказа, Лале смотрел, как задвигаются двери. Ему было слышно, как эти двери запираются на засов словацкими солдатами, людьми, в обязанность которых входит защищать его.

Вновь и вновь он слышит шум задвигаемых и запираемых на засов дверей, задвигаемых и запираемых.

* * *

На следующее утро два добрых человека помогают Лале выйти из барака и вместе с ним ожидают перекличку. Сколько времени прошло с тех пор, как я стоял вот так? Номера, номера… Выживание всегда имеет отношение к твоему номеру. Если капо ставит галочку напротив твоего номера в списке, значит ты пока жив. Номер Лале идет последним в списке, поскольку он самый новый обитатель блока 31. Он не отвечает сразу, когда его называют, и соседям приходится толкать его локтем. После чашки жидкого кофе и тонкого куска черствого хлеба заключенных ведут к месту работ.

Это поле между Освенцимом и Биркенау. Их заставляют перетаскивать большие камни с одного края на другой. Когда все камни перемещены, им велят перетаскивать их обратно. И так весь день. Лале думает о тех сотнях случаев, когда он, идя по дороге, наблюдал эту «работу». Нет, он лишь видел это мельком. Он не понимал, что приходится выносить этим людям. Он быстро догадывается, что эсэсовцы убивают того, кто приволок свой камень последним.

Лале необходимо собрать все свои силы. Мышцы болят, но разум остается ясным. Один раз он оказывается предпоследним. Когда день заканчивается, оставшиеся в живых собирают тела убитых и относят в лагерь. Сегодня Лале освобождают от этой повинности, но говорят, что это отсрочка всего на день. Завтра ему придется тащить свой груз. При условии, что он останется в живых.

Добредя до Биркенау, Лале видит стоящего в воротах Барецки. Тот подходит к Лале:

— Я слышал, что с тобой произошло.

Лале поднимает на него глаза:

— Барецки, вы можете мне кое в чем помочь?

Прося о помощи эсэсовца, он признается другим заключенным, что отличается от них. Он знает имя этого офицера и может попросить его о помощи. Его приятельские отношения с врагом вызывают чувство жгучего стыда, но ему это сейчас необходимо.

— Может быть… А в чем дело? — Барецки явно испытывает неловкость.

— Вы можете передать кое-что Гите?

— Ты действительно хочешь, чтобы она узнала, где ты сейчас? Не лучше ли ей думать, что ты мертв?

— Просто скажите ей, где именно я нахожусь. Блок тридцать один. И попросите ее, чтобы передала Силке.

— Хочешь, чтобы ее подруга узнала, где ты?

— Да, это важно. Она поймет.

— Гм. Сделаю, если будет настроение. Правда, что у тебя под тюфяком было целое состояние из бриллиантов?

— А рубины, изумруды, американские доллары, британские и южноафриканские фунты тоже упоминались?

Барецки качает головой и, хохоча, больно хлопает Лале по спине. Потом уходит.

— Силка! — кричит ему вслед Лале. — Гита должна сказать Силке.

Не поворачиваясь, Барецки машет рукой.

* * *

Барецки является на территорию женского лагеря, когда заключенные выстраиваются на ужин. Силка видит, как он подходит к капо и затем указывает на Гиту. Капо жестом подзывает Гиту. Пока Гита медленно идет к Барецки, Силка привлекает к себе Дану. Им не слышно, что он говорит, но его слова заставляют Гиту закрыть лицо руками. Потом она подбегает к подругам и бросается в их объятия.

— Он жив! Лале жив! Он сказал, чтобы я передала тебе, Силка, что он сейчас в блоке тридцать один.

— Почему мне?

— Не знаю, но он сказал, что Лале настаивал на этом.

— Что она может сделать? — спрашивает Дана.

Силка отводит взгляд, лихорадочно думая.

— Не знаю, — говорит Гита, не настроенная в данный момент анализировать. — Я только знаю, что он жив.

— Силка, что ты можешь сделать? — настаивает Дана. — Чем ты можешь помочь?

— Я подумаю об этом.

— Он жив, — повторяет Гита. — Мой любимый жив.

* * *

Той ночью Силка лежит в объятиях Шварцхубера. Она знает, что он еще не спит. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но умолкает, когда он вытаскивает из-под нее свою руку.

— С тобой все в порядке? — осторожно спрашивает она, боясь, что он что-то заподозрит в таком интимном вопросе.

— Да. — В его голосе слышится непривычная мягкость, и ободренная Силка решается.

— Я никогда ни в чем тебе не отказывала, правда? — неуверенно спрашивает она. — И никогда прежде ни о чем тебя не просила, да?

— Это правда, — отвечает он.

— Можно кое о чем тебя попросить?

* * *