Тауэр, зоопарк и черепаха

— Надеюсь, ты не переживаешь из-за этих ушей? — поинтересовалась Геба Джонс, вспомнив о том, как Валери Дженнингс в конце концов удалось освободить от передней половины пантомимной лошади, в результате чего оба уха оторвались. — Я вчера забрала лошадь домой, и Бальтазар сказал, пришьет их так, что никто и не заметит.

— Все гораздо хуже, — призналась ей коллега.

— Что случилось? — спросила Геба Джонс.

— Когда вчера ты уехала, Артур Кэтнип пригласил меня на обед.

— И что ты ответила?

— Согласилась… Он застиг меня врасплох.

Последовало молчание.

— Но и это не самое скверное, — продолжала Валери Дженнингс.

— Что же тогда?

— Я не хочу с ним обедать.

Вечером того же дня, потерпев неудачу в поисках хозяина праха, Геба Джонс, сгорбившись, шла в темноте по Водному переулку. Хотя она была рада тому, что ко времени ее возвращения с работы всех туристов изгоняют с территории крепости до следующего дня, зимой ее пугала одинокая прогулка, когда единственным источником света оказывается мерцающая луна. Проходя мимо Ворот Изменников, она вспомнила один раз, когда Милон нырял за упавшими под деревянную решетку монетками, которые туристы по традиции бросают в Темзу. Не обращая внимания на туристов, которых в крепости было еще полно, они с Шарлоттой Бротон стянули с себя одежду и спустились по запретным ступеням к воде в одних трусах и майках. Они нагребли несколько горстей монет к тому времени, когда поднялась тревога. Взбежав вверх по лестнице в отяжелевшем от воды белье, они увернулись от заметивших их бифитеров и помчались по булыжной мостовой. Когда они свернули на улицу Монетного двора, несколько свободных от дежурства бифитеров, заметивших парочку из окон своих домов, тоже присоединились к погоне. В итоге воришек загнали в угол рядом с Кремневой башней, и они стояли склонив головы, и с них капала вода. Мало того что они вызвали гнев своих родителей и всех бифитеров Тауэра, их еще и отправили объясняться перед самим главным стражем. Монеты, как полагается, вернули обратно в мутные воды, за исключением одного золотого соверена, который Милон украдкой сунул в трусы, а потом хранил с остальными сокровищами в жестянке из-под ирисок, пока через два года не подарил Шарлотте Бротон в обмен на поцелуй.

Геба Джонс вошла в Соляную башню, темную, если не считать света в верхнем этаже. Пройдя мимо двери Милона у площадки винтовой лестницы, она подумала, вспомнит ли муж, что завтра их сыну исполнилось бы четырнадцать лет. Пока Геба Джонс переодевалась в спальне в одежду потеплее, она припомнила времена, когда она возвращалась с работы и ее встречали. Она спустилась в кухню и, пока искала в шкафчике сковородку, припомнила времена, когда ей приходилось прикрывать кухонную дверь из-за стоявшего в доме шума. Если муж не играл песни Фила Коллинза на казу Милона — несносная привычка, из-за которой она начала прятать инструмент, — то пытался помогать сыну с домашним заданием. Когда задание было не по английской истории, Бальтазар Джонс расхаживал по гостиной, выдавая ответы наугад. Когда ему попадался вопрос, ответ на который он не знал, ему даже хватало храбрости в этом сознаться. Тогда он выходил из комнаты под предлогом, будто ему нужно в сортир, и лихорадочно листал под кроватью священную книгу, в которой содержался ответ на самый сложный вопрос на свете: как решать дроби? Затем он с видом триумфатора появлялся в дверях гостиной, силясь удержать формулу в голове, и они оба, отец и сын, продолжали сражаться с математикой, пока чудовище не оказывалось поверженным.

Приготовив ужин, она прошла через пустынную гостиную и позвала мужа, покричав на винтовой лестнице в сторону комнаты наверху, куда сама никогда не заходила. Когда они наконец покончили с отбивными, сидя перед телевизором, Бальтазар Джонс тут же отправился мыть посуду, а затем снова скрылся в своем убежище под крышей. Через несколько часов они снова увиделись в постели, и Геба Джонс, поглядев на силуэт мужа, вырисовывавшийся в темноте, подумала про себя: «Только не забудь, какой завтра день».

Глава девятая

Бальтазар Джонс проснулся рано и перевернулся на спину, отдвигаясь от жены, которая что-то бормотала во сне у него под боком. Дожидаясь, пока его снова сморит сон, он вспомнил вопрос, заданный ему Гебой Джонс неделю назад: как бы сейчас выглядел Милон? Он пытался себе представить, какого бы он стал роста, как выглядело бы лицо, всю жизнь представлявшееся ему лицом ангела. Он не узнал счастья научить сына бриться, и бритва, принадлежавшая деду мальчика и объехавшая с ним всю Индию в помятой серебристой жестянке, так и лежала в ящике рядом с носками бифитера, потому что ее было некому передать.