Тауэр, зоопарк и черепаха

— А теперь, — произнес он, придвигаясь к микрофону, — момент, которого все мы ждали. Я с огромным удовольствием объявляю имя абсолютного победителя…

Преподобный Септимус Дрю пробрался в зал, готовясь к последнему унижению. Мужчина в галстуке-бабочке открыл конверт, поднял глаза и произнес два слова, которые повергли капеллана в шок. Он даже не услышал последовавших затем хвалебных слов уникальной прозе Вивьен Вентресс: игривые недоговоренности, оставляющие простор для воображения читателя; морализаторский тон, до сих пор никогда не встречавшийся в этом жанре, и неколебимая вера в существование истинной любви, которая придает ее работам совершенно особое качество, так что конкурентам остается лишь безуспешно ей подражать.

Только заметив, что его издатель поднимается с места, собираясь получить награду от имени мисс Вентресс, капеллан рванулся к сцене. Он плавно взошел по ступеням, склонив голову, и принял награду, хлопая ресницами цвета воронова крыла. Несмотря на громкий хор голосов, выкрикивавших слово: «Речь!» — он сошел со сцены, не проронив ни слова. И хранил сдержанное молчание весь путь до двери, через которую стремительно выскочил раньше, чем издатель успел пожать его волосатую лапу.

Преподобный Септимус Дрю уже давно спал, и награда стояла на ночном столике рядом с ним, когда Бальтазар Джонс поднялся на крепостную стену, чтобы выгулять бородатую свинью. Посреди их прогулки под луной он остановился и сел на пол. Привалившись к холодной древней стене, чтобы его не заметил часовой, он был признателен за тепло свинье, которая лежала, прижавшись к его ноге, и из носа у нее вылетали облачка пахнущего брюквой пара, уплывавшие в небо, усеянное алмазами. Перебирая в пальцах поводок, он снова задумался над словами капеллана, сказанными в Кирпичной башне. Наконец, приняв решение, он потихоньку потянул задремавшую свинью за поводок и, убедившись, что их никто не видит, повел обратно в башню Девелин, чтобы она спала дальше.

Направляясь в сторону дома, он услышал траурный крик странствующего альбатроса, разнесшийся над темной крепостью. Свернув к Кирпичной башне, чтобы утешить птицу, он наткнулся на компанию бифитеров, идущих из «Джина и дыбы», — хозяйка выставила их за то, что они хотели устроить заговор и умыкнуть трехпенсовик доктора. Бифитеры остановились возле Белой башни, нахваливая Бальтазара Джонса за то, как он содержит зверинец, и каждый говорил про своего любимого зверя, которого навещает с чем-нибудь вкусненьким после того, как из крепости уходят туристы.

Внезапно налетел ветер, и висячий попугайчик, у которого после нескольких резких поворотов флюгера закружилась голова, разжал лапы. Стремительно несясь к земле головой вперед, он издал вопль, похожий на сладострастный стон, отчего бифитеры онемели, и прокричал:

— Трахай, вороний мастер!

Глава восемнадцатая

Бальтазар Джонс сидел с голой грудью на своей половине кровати и натягивал на бледные ноги красное трико. Потом встал, натянул трико на бедра, присел в низком плие, чтобы ластовица попала на нужное место. Он прошел через комнату, и нейлон терся на ляжках, потом распахнул дверцу шкафа, чтобы взять штаны того же красного цвета. От резкого движения шкаф, который и так еле держался после полной разборки восемь лет назад, когда его вносили по винтовой лестнице, не выдержал и развалился.

Ругаясь по-гречески — привычка, которую он перенял у жены, — бифитер принялся вытаскивать из-под обломков оставшиеся части красного тюдоровского платья, которое ему посоветовал надеть Освин Филдинг, звонивший несколько минут назад и просивший немедленно явиться во дворец. Положив камзол и штаны на кровать, он метнулся к прессу для брюк и вынул из него белый плоеный воротник, который немедленно обжег ему пальцы. Прикрепив красно-бело-синие банты на башмаки и сбоку на коленях, он снял со шкафа тюдоровский боннет и поспешил вниз.

В тревоге бифитер всю дорогу просидел в такси, подавшись вперед, чтобы не помять сзади воротник. Неужели португальцы узнали о гибели этрусской землеройки, гадал он, или же кто-то нашел бородатую свинью? Вдруг королева неожиданно поняла, что ей никогда не дарили четырех жирафов, и решила поручить его работу кому-нибудь другому? Подъехав ко дворцу, он взвинтил себя до такой степени, что едва мог говорить.

Полицейский направил его к боковой двери, где бифитера встретил безмолвный лакей, чьи начищенные до блеска башмаки с пряжкой тоже не проронили ни звука, пока они шли по коридору, застланному толстым синим ковром. Лакей проводил бифитера до кабинета Освина Филдинга и постучал. Получив разрешение войти, он открыл дверь и отступил назад, пропуская Бальтазара Джонса. Королевский конюший тотчас поднялся с места.

— Йомен Джонс! Садитесь, — сказал он, указывая на стул перед своим столом.

Бальтазар Джонс молча снял тюдоровский боннет и сел, держа шляпу за поля.

— Чашка чая нам точно не повредит, — объявил конюший, берясь за телефон. Попросив принести чай, он поспешно добавил: — Печенья не надо.