Таврида: земной Элизий

– Как же-с, ваша светлость, давно готов проект, – говорит, входя, Василий Степанович Попов со своим всегдашним выражением лица, которое можно бы назвать туманно-облачным.

– А где чертежи?

– В мастерских при главном строении в Карасубазаре. Показать образцы?

– У тебя здесь они?

– Как же-с, – и Попов через минуту является с аккуратно надписанной папочкой, где хранятся копии с проектов.

При своей неаккуратности светлейший особо ценит сверхмерную аккуратность Попова. Нет вещи, которая понадобилась бы Потёмкину и которую Попов тотчас бы не доставил, при этом без малейшей суеты. Раскрашенные образцы имеют веселенький вид: белые хаты с красными черепичными крышами, у каждой по два и по три оконца, тут же дощатые сарайчики для скота.

– Очень хороши, таких вот и настроим, – весело говорит Потёмкин и смотрит на Попова. Лицо Василия Степановича еще гуще укутывается в облако, так, что ничего нельзя разобрать. «И как это я хотел его прогнать?» – думает Потёмкин, силясь вспомнить, за что именно.

– Тебе, Василий Степанович, помнится, табакерка была по вкусу, которая с жемчугом и бирюзой по эмали с изрядным бриллиантом, так возьми ее себе.

Сквозь туманную завесу лица Василия Степановича пробивается нечто похожее на светлую улыбочку и гаснет сей же миг. Василий Степанович говорит положенные слова благодарности и укладывает папку.

– Да, а как же с землями для надворного советника Старова? – вспоминает Потёмкин.

– Приготовлена экспликация, но неважно сделана, придется заказать новую.

– Это в Судакской долине, у горы Алчак, помнится?

– Выбрано Иваном Егоровичем там, но не применимо.

– Почему же неприменимо, ведь я велел тебе! – И Потёмкин вспоминает, за что хотел прогнать Попова.

– Их величество (в произнесении сего голос Попова приобретает некоторую дрожь) изволили прибрежную часть долины по собственному выбору пожаловать камер-юнгфере Скороходовой Анне Константиновне.

– Да ведь ей нарезали полторы тысячи десятин хорошей пахотной земли в Перекопском уезде, помнится, у татарской деревни Кучук-Мин!

– Память удивительнейшая, именно там, но и здесь.

– Зачем же и здесь?

Облако на миг сползает с лица Попова, чтобы показать лицо вполне ординарное, но весьма удивленное.

Потёмкин смотрит на него мельком и кусает ноготь, что делает всегда, будучи недоволен.

– Вот, извольте видеть, экспликация Кишлавской округи с разоренною деревней Бор-Кая, назначенная в отвод господину надворному советнику Старову. С севера гора Бор-Кая…

– Да там же ямы, овраги, нету ни лесу, ни речки…

Потёмкин представил себе Ивана Старова с его любовью ко всему величественному в природе и искусстве запрятанным в дикие отроги Бор-Кая.

– Я поищу в планах сам, – сердито говорит он Попову.

– Если что из принадлежащих вашей светлости, а свободных нет.

– Ну вот еще, нет! – сказал Потёмкин и подумал, что своих земель (а их было почти 100 000 десятин в самых наиживописнейших местах) выделять незачем и что можно благоустроить и Кишлавскую округу, на то Старов и искусник.

– А как с постройкой хат, ведь не в картинных домах люди жить будут? Осьмнадцать тысяч, которые я у матушки сговорил на казенные постройки, назначены ли Томашевскому?

Томашевский был инженер и архитектор, работавший сейчас в Бахчисарае, и Попов за день до того передал ему несколько тысяч из назначенных на сельское строение, только не на то дело.

– Ваша светлость запамятовали, что велено мне было из этих сумм взять на каскады в карасубазарском парке вашем, на постройку дороги к инкерманской беседке, откуда будет вкушать вид их величество, да еще… – Попов запнулся и посмотрел в глаза Потёмкину значительно, и Потёмкин окончательно вспомнил, почему ему хотелось прогнать Попова и почему он не мог этого сделать.

По беспорядочности своей и страсти к великолепиям Потёмкин вечно брал деньги из казны для себя. Иногда, впрочем, вкладывал и свои в предприятия государственные. Попов всегда был в курсе этого и всегда как-то выпутывал Потёмкина, когда являлась отчетность и в Петербурге спрашивали. Получалось так, что грозы не было, все прихоти исполнялись и кредиторы (их тоже было немало) молчали. Но Потёмкин не чувствовал благодарности к Попову за «выпутыванье», а напротив, часто видел себя запутанным, но уже ничего сделать не мог. Не мог и прогнать Попова. Замяв разговор, Потёмкин решил, что испросит у Екатерины дополнительных сумм на построение деревенских изб.

Подготовка к шествию императрицы окончательно запутала денежные дела Потёмкина. Казенных денег не хватало на украшения, услады и иллюзорное благоденствие жителей. Не хватало средств и на пышную встречу в собственных дворцах и парках. Здесь-то постоянно приходилось прибегать к сложным комбинациям, на которые был так искусен Попов.