Таврия

В среду с утра начали съезжаться к Софье гости. То с одного конца, то с другого мчались по степи в Асканию экипажи, оставляя за собой длинные шлейфы пыли. Панский двор был заранее очищен гайдуками-чеченцами от постороннего люда, и теперь только швейцары и лакея свободно расхаживали там, чувствуя себя сегодня тоже именинниками. Наперегонки бросались открывать дверцы карет, из которых выпархивали легкие воздушные дамы, похожие на бабочек-перламутровок, каких в эту пору так много в целинной асканийской степи. Все, кроме сивашской помещицы пани Луизы, прибывали без мужей, зная, что в последнее время Софья любит только женское общество.

В доме Мурашко все были на ногах. Лидия Александровна с внимательностью полководца следила за происходящим. Светлана, словно Меркурий, то и дело подлетала к ней со свежими донесениями:

— Карета из Британов!

— Фаэтон из Преображенки!

— Автомобиль из Крыма!..

Иван Тимофеевич, обегав с рассвета сад и дав необходимые указания своим помощникам, сейчас, забравшись в кабинет, томился там, как зверь в клетке, время от времени поглядывая в окно, и глушил стакан за стаканом воду.

До начала банкета, как всегда, Софья Карловна показывала гостям красоты своей столицы. Свой показ она всегда начинала с английской конюшни, которой очень гордилась. Крутобедрые жокеи с самого утра, выведя из конюшен породистых жеребцов, нещадно гоняли их на корде на утеху прибывающим гостям.

— Это Ганнибал, — объясняла хозяйка приезжим приятельницам, — это Мавр, а это Ковбой… Жокей, не дергайте, пожалуйста, моего Ковбоя, ему же больно!..

— Ах, какие красавцы! — ахали приезжие ценительницы. — Какие гиганты!.. Да тут у вас, Софи, в одних жеребцах целое состояние!

— И прошу обратить внимание, — улыбалась Софья Карловна, — все это чистокровные англичане…

После осмотра жеребцов гости пошли в зоологический сад. Отстраняя рабочих и смотрителей, Софья Карловна и здесь сама давала объяснения, хотя получалось у нее это с грехом пополам. Страусы у нее неслись черт знает когда, а муфлоны любили совсем не тот корм, какой они в самом деле любили.

Некоторые из дам пожелали испробовать антилопьего молока и даже просили страусовых перьев для своих шляпок.

— Наш сад — это не просто экзотика, нет, — напуская на себя ученый вид, говорила хозяйка молоденькой даме, которая, видимо, была здесь впервые. — Это нечто вроде парижского Jardin d’Acclimatation… В Англии у нас есть искренний друг в лице герцога Бедфордского, который давно интересуется нашим югом и высоко оценивает нашу скромную работу… Мы одомашниваем страусов, приручаем диких антилоп… Видите, как они мирно пасутся в степи, словно в родной Африке…

— И никто их не пасет? — с удивлением спрашивала молоденькая и любопытная дама, которую поражали тут не только страусы и козероги, но даже самые обыкновенные телята. — Странно, как же они не разбегаются?

— За ними присматривают, — отвечала Софья Карловна, подсмеиваясь над наивностью приятельницы. — Для этого существуют у нас специальные люди, которые в совершенстве знают свою профессию…

— Их вы тоже выписываете из Африки?

— Людей? Что вы, Жаннет!.. Набираем из самых простых мужиков, и они уже сами потом научаются… Неприветливые типы и с запахом, но видели бы вы, как их любят животные! Просто трогательно!.. И для каждого животного у них есть свои имена: то Ласочка, то Зорька, то Васька…

Евдоким Клименко, которого сама должность заведующего садом вынуждала быть здесь, стоял в стороне и слушал болтовню Софья с трудно скрываемым презрением. Пусть болтает пани, он считает, что лучше держаться в тени, где-нибудь возле перегородки, через которую к нему тянутся доверчивые, милые морды животных, требуя от своего бородатого Ноя ласки… О каждом из обитателей сада Клименко мог бы рассказывать часами. По выражению глаз оленя или птицы Клименко мог сказать, как себя чувствует тот или иной его воспитанник, какое у него настроение, что у него болит…