Таврия

Босым парнишкой приплыл когда-то Евдоким Клименко с Киевщины в Каховку и, нанявшись в Асканию, остался тут навсегда. Он первый обвешал Асканию своими остроумными скворешнями из тыкв. Чтоб увеличить число свободных пернатых, весной ловил силками перелетных птиц и, подрезав им несколько маховых, снова пускал на волю, принуждая их таким способом оставаться в асканийских, тогда еще молодых, парках на гнездование. Старший Фальцфейн быстро заметил необычайную любовь юноши к природе, его пытливый ум. Все это тоже можно было эксплуатировать! Острые наблюдения, ценные мысли и догадки, мимоходом брошенные Клименко, Фальцфейн подхватывал на лету и потом выдавал за свои. После работы Клименко ночами сидел над книгами, самостоятельно овладел латынью, которая ему была необходима для серьезных занятий зоологией. Из Беловежской пущи завез он сюда зубров, из долин Миссисипи, из-под ножа американских браконьеров выхватил последних на земле бизонов и, скрестив их в Аскании, получил удивительных гибридов-гигантов — зубробизонов, стремясь подарить человеку новый, самый мощный вид рабочего домашнего скота… А сколько хлопот было у него с фазанами, сколько бессонных ночей провел он возле инкубатора, пока вывел искусственным путем первых страусят эму… Оживленно хвалится Софья перед гостями, не стыдится лгать даже в присутствии Клименко… Что он для нее? «Неприветливый тип, мужик с запахом» — и только…

В конце осмотра гости завернули в ботанический сад. Валерик считал, что лучше не попадаться под их лорнеты. Только господа показывались на какой-нибудь аллее или тропинке, как парень сразу же скрывался, как юркий зверек, в кусты, в чащу, сверкая оттуда на панскую процессию угольками своих темных глаз.

— Надо знать, — говорила Софья Карловна своим гостям, — чего стоит выпестовать в степи каждый кустик, каждое деревцо, чтоб по-настоящему ценить эту благодатную тень, свежесть, зелень… Вначале, пока не выкопали абиссинский колодец, должны были ветряками качать воду, поливая, обласкивая здесь каждое деревцо…

«Ты его ласкала, ты его поливала!» — притаившись в кустах, думал Валерик с ненавистью.

Из сада гости направились к господским хоромам.

В доме Мурашко был подан сигнал.

— Сейчас они в ожидании банкета соберутся в гостиной, — говорила Лидия Александровна мужу. — Иди, милый!.. Не сомневайся: тебя знают, тебя пропустят!

Сунув мужу в руки свернутый в трубку проект, она поцеловала его в щеку:

— Счастливо тебе!

В самом деле, как и предусмотрел добрый гений Лидии Александровны, гости, ожидая, пока их пригласят к столу, собрались передохнуть в просторной, прохладной панской гостиной, густо обвешанной старинными потемневшими картинами, которые, казалось, еще больше усиливали здесь приятную тень и прохладу.

Какая-то пожилая дама с голой веснушчатой шеей уже бренчала на рояле, другие, присев в мягких голубых креслах, обмахивались веерами, беседовали о том о сем. Среди гостей была губернаторша, длинная и костлявая женщина, с замужней дочерью Жаннет, которая все время курила тоненькие папироски; была тут веселая и вертлявая красавица Мери, жена богатого крымского мурзы, была и солидная, похожая на будду, мадам Ефименко, возле которой дамы увивались еще больше, чем возле самой хозяйки, потому что своими богатствами мадам Ефименко превосходила далее Фальцфейнов. Были еще две, не в меру набеленные, помещицы из Черной Долины и бойкая приятельница Софьи из Сивашского — фрау Луиза со своим мужем-немцем, астматиком, который приволокся сюда без приглашения, потому что с некоторых пор закаялся отпускать в Асканию фрау Луизу одну. В числе гостей была и игуменья и даже мадам Шило, которая держалась перед блестящими магнатками настолько скромно и учтиво, что они вначале приняли было ее за прислугу.

Нагуляв во время осмотра имения хороший аппетит, гости теперь все чаще поглядывали на двери, ведшие в столовую. Хвостатые, как вороны, лакеи во фраках уже суетились там возле столов, позвякивая посудой. Хозяйка никого из них не подгоняла, далее не поглядывала в ту сторону, зная, что механизм работает четко и в назначенный час все будет готово.

Софья как раз развлекала, беседой мадам Ефименко и губернаторшу, когда вошел Густав Августович и доложил, что старший садовник Мурашко просит принять его.

— Что ему надо? — спросила Софья Карловна. — Он, очевидно, пришел меня поздравить?

— Нет, он говорит, что по какому-то серьезному и неотложному делу…

— Нашел время для дел! Скажите ему, что у меня гости, что я сейчас не могу. Пусть придет… завтра. Нет, лучше послезавтра.

Густав Августович, поклонившись, вышел, однако вскоре появился снова.

— Прошу прощения, Frau Wirtin, но он настаивает. Он говорит, что пришел с каким-то проектом, который будет интересен и для гостей.

— Может, он пьяный? — спросила хозяйка.

— Нет, он абсолютно трезв и держится пристойно… И вообще, как вам известно, это весьма порядочный, весьма образованный и ценный для нас человек…