Таврия

— До чего додумались, собачьи головы, — захохотал приказчик, давая понять, что он оценил шутку хозяина. — Комедия, да и только!..

Пошли осматривать ток.

Поздоровавшись с людьми, паныч поинтересовался, есть ли у кого-нибудь жалобы, и сразу выяснилось, что жалоб уйма.

— Штрафами замучили!

— Хлеб дают сырой..

— Вольных заставляют работать.

— Что я слышу? — удивленно обратился паныч к приказчику. — Может, вы мне еще и намордники на людей заведете, как там за Днепром, у князя?

«Может, и заведем, если будет туго с водой», дерзко подумал приказчик, но внешне оставался весь покорность и внимание.

— Немедленно, сегодня же, чтобы были мне поданы списки оштрафованных, — продолжал паныч, — я сам посмотрю и постараюсь разобраться… Потом вот эти слабые, больные, раненые… Зачем они в самом деле здесь? — спросил удивленно паныч, хотя и не сказал, чтобы немедленно освободить людей от работы, и Гаркуша хорошо знал, что паныч не скажет этого.

— Сами не хотят лежать, потому что кто ж им за болезнь платить будет? — говорил Гаркуша панычу, идя с ним к паровику. — А потом еще и гудят… Народ!

Глубоко вкопанный в землю паровик блестел и сиял, готовый, казалось, хоть сейчас к пуску. Однако машинист, забравшись в яму возле топки, еще копался внизу, скрёб железом по железу так, что хоть уши затыкай.

— Кто это там? — поморщился от скрежета молодой хозяин, которому были видны лишь ноги машиниста. — Тот моряк?

— Моряк, — подтвердил приказчик и одобрительно шепнул: — Знающий! Видите, как блестит!

И, стараясь перекричать пронзительный скрежет, Гаркуша крикнул вниз:

— Бронников, ты надолго там застрял?

Железо под топкой загудело, заскрежетало еще сильнее, вызывая оскомину на зубах.

— Не слышит, — виновато сказал Гаркуша и повел Вольдемара в кухню.

На кухне паныч дал монету кухарке, которая узнала его, а потом стал пробовать ложкой, что готовится людям на ужин.

— Тут мы готовим попостнее, — переглянувшись с Гаркушей, объясняла кухарка, пока паныч прихлебывал горячую юшку своими пухленькими губами. — Весь жир в степь идет, косарям и вязальщицам…

— Кормите как следует, — невыразительно сказал паныч, утираясь платочком. — Потому что сейчас пора наступает горячая… Чтоб нареканий не было.

И, осчастливив кухарку тем, что мимоходом весело пошлепал ее по гладкой спине, Вольдемар направился с Гаркушей в приказчичью контору — просматривать списки оштрафованных.

— Где же твои знаменитые полтавчанки? — заговорил паныч, усевшись возле столика и равнодушно рассматривая штрафные записи Гаркуши. — Что-то я их не вижу.

Гаркуша сразу вырос на пол-аршина. Наступает, наконец, его час!

— Они тоже есть там, в тех списках, — сказал Гаркуша весело. — То зубок какая-нибудь выломает из грабель, то заснет где-нибудь под копной, то слишком огрызнется на работе… все там взято на заметку, ничего не пропущено… Но какие павы есть среди них, паныч! Прошлый год, вы сами знаете, какие у меня были, а в этом году еще лучше!

— Где их столько берется там, в той ободранной Полтавщине, — улыбнулся паныч, забрасывая ногу на ногу. — Питомник там, что ли?

— Природа, — уверенно ответил Гаркуша. — Воды много хорошей, вот и растут… Меня в этом году, правда, хотели не пустить на ярмарку, зависть все да наговоры, но наперекор всем я-таки вырвался, набрал…

— Они там и ночуют в степи?

— Сейчас там, на пшеничном поле… Зачем им тащиться каждый день за десять верст, бить ноги туда и обратно?.. Лучше пусть за это время лишнюю копну нажнут… И кухарок туда послал, и воду вожу…

— Вот что, Гаркуша, — сказал паныч потягиваясь. — Ты эти списки сам пересмотри, потому что тут три дня надо разбираться в твоих каракулях… Сбрось кому следует и объяви публично: паныч, мол, прощает… А сейчас давай лучше пройдемся… к твоим.

Гаркуша был на седьмом небе. Залезая в машину, невольно косился на своих токовиков — видят ли? Смотрите все, мол, берет Савку паныч в свой автомобиль, запанибрата Савка с панычем!

По дороге они еще завернули к одному из атагасов, которого Вольдемар почему-то считал своим приятелем и которому часто заказывал чабанскую кашу. На этот раз чабанская каша с нечабанскими приправами была уже готова, упревала, закутанная в серяк, возле костра. Нашлась в машине у паныча и какая-то шипучка, наверное американская, которая прыснула на чабана пеной. Выпили, поужинали и уже при луне помчали по степи к Гаркушиным косарям и вязальщицам.

Блаженствовал Гаркуша: паныч за кучера, он за пассажира! Езжай себе, любуйся ущербной луной, которая ровно льет свет сквозь тонкие, голубоватые, как мыльная пена, тучки. По всему небу как-то незаметно расползлась эта пена, но дождя от нее не жди. Говорят, что не идет, где просят, а идет, где косят, однако в Таврии дождь а на косарей редко падает. Тем лучше для Гаркуши — пока сухо, обкосится и обмолотится…

— А как в Америке… перепадают дожди?

— Где как: в одном месте — ливни, реки из берегов выходят, города разрушают, а в другом — ни миллиметра осадков за все лето.

— Тоже, значит, беспорядок… Ну, пусть уж у нас тут земля трескается так, что ладонь вставишь… А у них же наукой, техникой могли бы дойти?