Таврия

— Ломали и над этим, Гаркуша, голову их специалисты…

— Ломали уже?

— Ломали. Но ничего не вышло. Наука, оказывается, здесь бессильна.

— Гм… Садись, значит, кум, на дно?.. Ну, а что ж они хоть про эти засухи говорят? Палит из года в год, сушит чем дальше, тем больше… Ниспослано это за грехи на нас, что ли?

Усмехнулся за рулем паныч. Сразу чувствуется, что не верит в дедовские предрассудки молодое агрономическое светило.

— Не в том дело, Гаркуша, что ниспослано… На все это их авторитеты дают другой, научно обоснованный ответ…

Навострил уши приказчик: он всегда был любителем науки.

— Какой же ответ, паныч?

— Трудно будет тебе понять… Видишь, открыли они такой закон, что в природе существуют периодические колебания климата. Зависят они от космических причин, от лучеиспускания солнца…

— О, до солнца у них еще, известно, руки коротки!..

— Доказано, что через каждые тридцать пять лет и шесть месяцев влажный период сменяется засушливым для всего земного шара… Сейчас мы живем как раз в третьем году засушливого периода.

— Долго же нам еще ждать дождей, — разочарованно сказал приказчик и умолк.

Молчал и паныч, время от времени умиленно поблескивая на луну стеклышками своих очков, уже не тех, что днем. Что значит богач: от солнца у него одни очки, от луны — другие, а от звезд, наверное, и третьи есть… Можно панычу спокойно ждать далекого американского дождя. Можно ему любоваться ясным месяцем, потому что светит он прежде всего для него, а не для приказчика… Льется и льется лунный свет. Ровно заливает степи своим синеватым, словно из снятого молока, разведенным сияньем. Светит где-то на хозяйскую столицу Асканию, освещает в этот вечер и сорок тысяч панских овец, что ходят сорока «кусками» на пастбищах, и огромные стога сена, раскиданные на просторах, и степные колодцы, похожие на виселицы, и свежие вот эти копны, что мелькают рядками, словно выстроились на парад перед своим молодым хозяином…

На краю огромного поля, заставленного свежими копнами, прямо по межевому рву — разве им привыкать? — отаборились под луной Гаркушины сезонники.

Знал Гаркуша, где их надо искать: где бочки с водой, там и они. По обе стороны от бочек, слегка освещенные луной, устроились люди кучками по межевому рву, как херсонские этапники на отдыхе. Кто поднялся, увидев пучеглазою хозяйскую машину, а кто и нет: такой пошел народ. Те, что постарше, поужинав, укладывались спать, натаскав в ров хозяйских снопов, другие еще разговаривали, а неутомимые девушки уже где-то напевали вполголоса, сами себя укачивая песней… Парней здесь почти не было, они и ночью не без работы: выпрягши лошадей из косилок, погнали к колодцам на водопой, а оттуда на всю ночь — на пастбище.

Пока паныч, вылезший из машины, болтал с какими-то первыми попавшимися бабами, Гаркуша шепотом уже успел отчертыхать своего молодого подгоняльщика за все его дневные промахи. И за снопы на межевике и за то, что рано выпрягли…

— Где криничанские? — спросил под конец приказчик.

— Вон они гудят, — с досадой махнул подгоняльщик куда-то под луну.

Гаркуше этого было достаточно. Вскоре он с панычем уже был возле криничанских, не раз им оштрафованных красавиц.

С приходом паныча и приказчика песня оборвалась.

— Чего же вы притихли? — спросил Вольдемар. — Пойте.

— А мы петь не нанимались, — послышался из толпы хорошо знакомый Гаркуше голос Вусти.

— Легче, легче там! С вами паныч разговаривает! — объяснил приказчик. — Это все ты, Вустя, бунтуешь? Все тебе тут колет!

— А и колет, — сказала грудным голосом Ганна Лавренко, — попробовали бы сами всю ночь вот так, на меже, на кочках…

Гаркуша хотел ей что-то ответить, но паныч цыкнул на него.

Поразила Вольдемара Ганна. Сидела горделиво под лунным светом мраморно-озаренная, величаво-спокойная. Без бриллиантов была, а при луне — со своими дешевыми сережками и монистом казалась в бриллиантах…

«Эге, — воскликнул мысленно паныч, — да тут вон какие есть!»

И, присев около девушек, снова завел свой любимый разговор — какие у кого будут жалобы к нему и претензии.

— Воду гнилую привозят, — выпалила Вустя, прикрываясь от месяца за плечо Ганны.

— Безобразие, — строго сказал паныч Гаркуше. — Что у нас, воды в колодцах не хватает?

— Сейчас-то еще хватает, — не испугался на сей раз Гаркуша, — а вот дальше будет и не хватать… Известно же, что в середине лета иссякают наши колодцы!..

— Сякают, сякают [7],— передразнил приказчика паныч под дружный смех девушек. — Ты поменьше мне болтай, Гаркуша… Почему сюда гнилую привозите?

— Выливать жалеют ту, что остается, — объяснила Олена Персистая. — На второй день оставляют… А как ее пить? Согреется, протухнет…

— Скоро головастики в ней будут пищать, — заключила Ганна Лавренко, и все опять засмеялись.

— Ладно, это мы исправим, — пообещал паныч. — А сейчас, может, все-таки споете?

— Не можем, — сказала Вустя из-за плеча Ганны.

— Почему?

— Спать пора. Завтра вставать рано.