Тавриз туманный

Сардар-Рашид подробно разъяснил назначение всех документов, находящихся в наших руках. Мне все было ясно, и я перестал задавать ему вопросы. Он сидел передо мной, как пленник перед покорившим его воином. Он был явно, не в своей тарелке, тревожно глядя расширенными от страха глазами прямо мне в лицо, ждал моего решения. Я зажег спичку и поднес ему. Он жадно затянулся.

- Да, ваша деятельность в Тавризе была сложна и многогранна, неторопливо заговорил я. - Защищать вас будет неимоверно трудно, все же я обещаю вам это, но при одном условии...

- Я согласен на все условия.

- Вы должны дать письменное обязательство.

- Хорошо.

Я положил перед ним чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и подал ему. Он безропотно написал все, что я продиктовал. Я нажал кнопку. На звонок вошла Нина. Она подошла к Сардар-Рашиду, пожала ему руку и по-азербайджански приветствовала его.

- Добро пожаловать ваше превосходительство. Почему вы такой редкий гость у нас? Приходите чаще. Когда я вижу вас, я вспоминаю дорогую сестру Ираиду. Я по-прежнему считаю вас родственником.

Сардар-Рашид оторопел. Он не ожидал, что Нина так свободно говорит по-азербайджански.

- Молодец, Нина-ханум, - похвалил он. - Никогда не думал, что вы так хорошо овладели нашим языком, вы говорите, как настоящая иранская ханум, а Ифтихаруссолтан, как ни старалась, не могла выговорить: "Признаю тебя, отче наш". Я с самого начала понял, что она не склонна была принять мусульманство...

Нина засмеялась.

- И я, кстати не могу произнести это.

- Почему, Нина-ханум?

- Да ведь эти слова говорятся по-арабски. Наверное, надо выйти замуж за араба, чтобы научиться его языку.

И я, и Сардар-Рашид улыбнулись. Нина поднялась с места.

- Простите меня, но мне надо позаботиться об обеде. Сегодня по случаю прихода его превосходительства я готовлю сама.

Когда Нина вышла, Сардар-Рашид едва слышно прошептал:

- Среди вещей, которые у меня отобрали, была и фотокарточка Ираиды.

НА ГРАНИ САМОУБИЙСТВА

Все эти дни я ничего не знал о мисс Ганне. Она не могла уехать с отрядом Хелми-бека. В последнее наше свидание она говорила: "Лучше остаться в Тавризе и быть уничтоженной, чем уехать с турками".

Возвращаясь из Шешгилана и проходя мимо ее дома в тот день, когда авангард русских вошел в город, я невольно подумал о ней. Где она? Я подошел к крыльцу и уже хотел постучать, как вдруг дверь распахнулась и навстречу мне выбежал слуга Ганны Кичик-Табризли-оглы. У него был встревоженный вид, глаза широко раскрылись от ужаса.

- Помогите! Помогите! - бросился он ко мне.

- В чем дело? Что случилось?

Но он не отвечал ни слова и тащил меня в дом. Едва я переступил порог, я понял, что здесь произошло нечто ужасное. В такой момент, когда в городе царит хаос, могло случиться все, что угодно. Последние дни в Тавризе было неспокойно. Турки ушли, а полицейских почти не было видно. Воры и грабители переодевались в форму турецких аскеров, средь бела дня врывались в дома, требовали денег и ценностей. Нашим людям удалось задержать до двадцати негодяев.

Такие мысли, одна страшней другой, пронеслись у меня в голове, пока я поднимался по лестнице. Откуда-то из глубины дома доносились приглушенные стоны. Когда я вышел на балкон, крики стали громче.

- Пусти меня! Пусти! Пощади меня, пусти, умоляю!

Я решил, что к Ганне ворвался вор. Выхватив из кармана револьвер, я побежал в ее комнату. На пороге я остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной. Ганна с распущенными волосами и револьвером в руках отчаянно боролась посреди комнаты со своей старой служанкой.

- Оставь меня, отойди! - неистово кричала Ганна, а та со слезами в голосе уговаривала ее:

- Барышня, миленькая, пощади свою мать, она ждет тебя домой! - твердила старуха, не отпуская ее руки.

Я положил револьвер в карман и поспешил к ней на помощь.

- Мисс Ганна! Отдайте мне револьвер!

Как только девушка услышала мой голос, она умолкла. Старушка сразу отпустила ее. Мисс Ганна, подняв револьвер вверх, бросилась ко мне. Старая служанка заплакала:

- Умоляю, удержите ее! Она убьет и себя и вас!

Я крепко сжал руку Ганны у запястья, и она выронила револьвер. Не отпуская ее, я поднял револьвер и положил к себе в карман. Девушка потеряла сознание. Я уложил её на диван и обернулся к совершенно обессилевшей служанке. На ней лица не было от страха.

- Подите отдохните.

Она ушла. Я попросил слугу принести мне воды. Смочив платок, я положил его Ганне на голову. Сердце ее немного успокоилось, но глаз она не открывала. Прошло около часу. Я сидел возле Ганны и гладил ее по голове. Наконец, она открыла глаза. Увидев, что голова ее покоится на моей груди, она горько заплакала.

- Почему ты не дал мне умереть? Зачем ты спас меня? Подумай, есть ли смысл мне жить, когда я морально уничтожена. Я опозорила себя перед честными людьми. Мне нет места в мире. Меня ждет сырая земля. Моя совесть, честь, знания, любовь - все погибло. Я покрыла себя позором.

- Самоубийство не выход из положения. Это признак слабости духа.

- Нет, это протест против неудачно сложившейся жизни,