Тавриз туманный

Мы должны коснуться еще одного, очень серьезного вопроса, а именно борьбы с суевериями. До сих пор суеверия были весьма опасным оружием в руках шаха, - его правительства, феодалов и реакционного духовенства. Ими пользовались и чужеземные захватчики, несущие нашей стране голод, бесправие и нищету. То, что не в состоянии сделать пушки, пулеметы, пистолеты, делает суеверие. Мы с этим столкнулись при Саттар-хане. То же самое наблюдаем и теперь. Мы должны выбить это ружье из рук наших врагов, мы должны открыть глаза народу. Мы должны вести беспощадную борьбу с невежеством, темнотой, безграмотностью. Вот одна из актуальных задач, которую должны разрешить мы, революционеры, наша демократическая партия.

Азербайджанские рабочие и крестьяне под руководством демократической партии рано или поздно сбросят с себя ярмо шаха. Нашу борьбу с английским, русским, немецким и турецким империализмом нельзя отделить от борьбы против местного феодального режима. Мы не должны забывать, что все иностранные колонизаторы опираются на шаха и его министров. Шах и окружающие его чиновники за ничтожные взятки продают страну оптом и в розницу. Мы могли добиться успеха, нам необходимо оздоровить ряды нашей партии, очистить ее от сомнительных элементов. Все мы знаем, что в поисках личной выгоды в партию вошли многие купцы. Они и сейчас продолжают оставаться в наших рядах. Бок о бок с ними мы не сумеем вести борьбу с шахским режимом, с феодалами.

Я должен добавить, что работу, которую мы ведем среди крестьянских масс, надо признать недостаточной. Во времена Саттар-хана агитация крестьян велась неплохо, а сейчас она заметно ослаблена. В течение нескольких лет мы вели отчаянную борьбу с внешними и внутренними врагами нашего народа. Это тяжелая, опасная борьба. Нашим товарищам постоянно грозила гибель, но они не отступали ни на шаг. Конечно, в этих условиях заниматься политическим и общественным воспитанием нашего крестьянства мы не могли, а если занимались, то очень слабо. Надо честно заявить, что это серьезный недостаток в нашей работе".

Когда я кончил, началось оживленное обсуждение моей речи. Товарищи вносили предложения, соглашались с моими словами. Мы наметили план нашей работы среди крестьян.

После этого было принято решение: часть денег, оставшихся в кассе партии, израсходовать на организационные нужды, а остальные раздать семьям погибших товарищей, голодающим крестьянам. Большую сумму мы отвели на борьбу с эпидемиями, широко распространившимися в последнее время.

ЭПИЛОГ

На этом записи Абульгасан-бека закончились. Я с увлечением прочел все, до последней странички. Эти воспоминания, в которых сохранены даже мельчайшие детали, произвели на меня ошеломляющее впечатление.

Возвращая тетрадь учителю Меджиду Джавад-оглы, я спросил его:

- Абульгасан-бек был вашим отцом?

- Нет, он не был моим родным отцом. Я тот самый мальчик Меджид, о котором он пишет.

- Абульгасан-бек это его настоящее имя?

- Нет. Родом он из Тавриза, в молодости работал механиком на Раманинских промыслах в Баку. Его настоящее имя Нусрет Гусейнов.

- Нусрет Гусейнов? - с удивлением спросил я. - Где его можно найти. Наверное, он расскажет гораздо больше, чем тут написано. Это замечательный человек, я очень хотел бы встретиться с ним.

- Очень жаль, но его больше нет в живых. За участие в революционном движении, возглавлявшемся Шейх-Мохаммедом-Хиябаны, он казнен правительством шаха в 1921 году в Тавризе.

- А что стало с его любимой женой Ниной Никитиной?

- Это моя приемная мать. Она сейчас работает воспитательницей в детском приюте, содержащемся на средства Аршака Суренянца.

Мы простились. Учитель положил тетрадь воспоминаний в свой портфель и ушел.

Конец