Тавро Лилит (СИ)

Анжела запнулась на полуслове. К подъезду подходил офицер. Инна его не видела раньше.

Высокий, лет тридцати пяти, он был очень красив. Стены, конечно, не рухнули, земля под ногами не провалилась, не разъялись небеса, даже не зазвучала музыка (хотя это было бы красиво), только сердце Инны ударило как набат. Она смотрела на офицера непозволительно долго.

Кобылянская толкнула её локтем и шепнула:

-Капитан Вороных. Новенький, на днях оформляла. Холост.

Заметив заинтересованный Иннин взгляд, добавила:

-Даже не думай.

Офицер подошёл к девушкам. Анжела бросила сигарету и кокетливо обратилась к капитану:

-Александр Евгеньевич, вы на наш праздник придёте?

Вороных скользнул взглядом по фигуре Кобылянской и, открывая дверь подъезда, спросил:

-А вы?

-Я пойду, — ответила Кобылянская, крупом заслоняя Инну.

-Тогда и я пойду, — улыбнулся капитан и скрылся за дверью.

Весь день Инна думала только о Вороных, а после работы, погружённая в мечты, незаметно для себя, свернула со светлой дороги на тёмную тропинку. Под ногами тихонько поскрипывал снег, а она беззвучно повторяла: "Александр Вороных. Саша..."

— Ай, милая, кто у тебя Саша?

Инна вздрогнула и остановилась. Рядом стояла цыганка.

"Откуда ей известно имя? Я говорила вслух?"

Она шагнула в сторону, чтобы уйти, но цыганка не отставала.

-Как мать тебе говорю, с кем хотела соединиться, не соединилась. Но я тебе помогу. Дай денежку.

Инна полезла за кошельком. Цыганка не унималась:

-Я такой приворот сделаю, этот Саша за тобой как пришитый ходить будет.

"Но откуда она знает его имя?!"

-Пойдём, красавица, я тебе помогу.

Цыганка втолкнула её в калитку, ведущую во двор небольшого домика, и исчезла.

Инна побрела к крыльцу. Три ступеньки, скрипучая дверь, какой-то тёмный ход, полоска света из-под приоткрытой двери в конце коридора. Она пошла на свет. Перешагнула высокий порог и оказалась в комнате, так обильно увешанной коврами, что помещение походило на юрту.

В полумраке вспыхнул огонёк свечи, другой, третий… В этом неверном, трепещущем свете казалось, что комната перемещается из одного измерения в другое. В глубине, за столом сидел худой горбоносый человек. Он курил трубку, и кольца дыма, свиваясь в цепь, жадно потянулись к Инне. В ноздри ударил острый запах. Лёгкое головокружение, приступ тошноты, и в голове словно образовался сгусток тумана.

С Инной произошло что-то странное. Словно разделившись надвое, она увидела себя со стороны, чуть слева и сверху. С каким-то отстранённым любопытством она наблюдала за тем, как та, другая она, подходит к столу, слушает, как горбоносый говорит что-то на незнакомом языке, берёт со стола какой-то предмет.

Потом увидела, как горбоносый выдыхает изо рта дым. Он дует и дует...

А потом провал. Словно на какое-то время она перестала существовать.

Очнулась Инна возле своего дома. Странное раздвоение прекратилось.

Она открыла дверь и вошла.

На кухне у плиты хлопотала мать.

-Доченька, где ты пропадала? Я щи варю. Поужинаешь?

Инна с трудом подавила тошноту и отрицательно покачала головой.

-Что-то я неважно себя чувствую, — выговорила она, едва ворочая сухим языком.

Мать внимательно посмотрела на дочь.

-Да на тебе лица нет. Пойди, приляг, — заволновалась мать, и, шаркая тапочками, направилась в Иннину комнату. Сняла покрывало с кровати, приготовила постель.

Инна легла лицом вниз и опустила пылающий лоб на стиснутые кулаки.

Среди ночи она проснулась оттого, что ущербная луна бесцеремонно заглядывала в окно. Инна поднялась с кровати, подошла к его бледно-голубой проекции на полу.

Болела голова. "Кажется, в сумке таблетки". Взяла сумку, пошарила по дну. Рука нащупала что-то холодное. Оказалось, маленькое зеркальце. "Это не моё".

Заглянув в зеркало, она едва не выронила его из рук. Из помутневшего стекла смотрела незнакомка. Она не сразу узнала себя.

Откуда-то издалека, среди каких-то шепчущих звуков она вдруг различила слова… гладкие, скользкие, как ложь.

… словно из глубин памяти бессвязными обрывками доносились таинственные речения о сладостной мести, предчувствиях, страхах, надеждах, желаниях… Эхо инфернальной какофонии...

Удушливый комок подступил к горлу. Смертельная усталость и полнейшее безразличие ко всему овладели Инной. Что-то невыносимо тягостное сгущалось над ней.

Утром она проснулась другой. Какое-то древнее ведовство пробудило новую Инну.

Охваченная ледяным восторгом, она взглянула в зеркало. Пунцовые губы дрогнули, на щеках полыхнул румянец.

Память о чём-то важном открылась ей в эту ночь.

… первобытный страх, утомительные дни и ночи дикой охоты, ожесточённые сраженья, погребальные ладьи, костры и ненависть тёмных веков, тревожное знание, крупицы правды, пьянящая всепожирающая любовь… Прошлое и настоящее сплелись в стремлении понять друг друга.