Тавро

Рука вытащила записную книжку, перелистала, глаза нашли нужную фамилию: Булон. И только тогда он признался себе в том, от чего отказывался последние дни, — он не смог оправдать в собственных глазах звание вольного человека. Он оказался бессильным, как щенок, перед внезапной свободой. Десятилетия существования в Советском Союзе так не унизили его, как последние несколько дней жизни. Он будет вынужден молить о помощи. Он оказался слабым.

Господин Булон был долгое время крупнейшим колониальным чиновником. Теперь — всего-навсего сенатор. Так, давая адрес и номер телефона этого человека, говорила Мальцеву мать. Слова произносила со внятной иронией: «Когда-то мы были друзьями, учились вместе. Наши пути разошлись. Мы стали врагами. Но наш мир глуп, быть может, он тебе и поможет».

Тогда в Ярославле ирония матери казалась понятной: коммунистка и чиновник французских колоний! Теперь в окружающем его безумном мире все было расплывчато. На одной лестничной площадке соседствуют коммунист и антикоммунист — для Мальцева эта мысль была столь же дикой, как вера в загробную жизнь.

Помучившись с телефоном более получаса. Мальцев наконец дозвонился. Ответил безликий женский голос. Его сменил еще более безликий голос мужской — из трубки так и воняло канцелярским равнодушием. Мужской голос сказал Мальцеву, напрягающему мышцы руки, чтобы не бросить трубки:

— Так вы, значит, Святослав Мальцев? Я вас помню совсем крошечным. Думаю, вы хотите со мной встретиться?

Из двух голосов первый — вероятно, принадлежавший секретарше — вдруг показался Мальцеву чуть ли не родным. «Поговорить бы с ней о погоде», — помечтал он.

— Да.

— Знаете, я всю неделю буду занят. Если у вас есть время сейчас, мы могли бы вместе пообедать. Так я вас жду!

Булон жил на улице Тильзит. Название для русского не очень приятное. «Было бы лучше Бородино, — мрачно размышлял в метро Мальцев. — Бородино и для русских, и для французов — большая победа. Каждый врет по-своему — и все рады».

В метро было жарко в московском пальто, но снимать его не хотелось — оно как-то защищало своего хозяина от Запада, через него едва проникал парижский дух. Город словно обтекал пальто.

Лицо Булона было столь же безлично, как и голос, но что-то все же отличало этого человека от многих французов, встретившихся Мальцеву. Его безликость была особой. Определение мелькнуло, но объяснение определения так и не пришло: мысль попыталась зацепиться, найти опору, развернуться — да тут же и бросила…

Большая квартира, завешанная гобеленами, большого впечатления на Мальцева не произвела, в ней не было небрежности, необходимой для красоты уюта. А вкус без капли небрежности — не вкус. Этому Святослава научили в детстве, он в это поверил, затем, борясь с верой, захотел опровергнуть… не удалось. Так и осталось.

Уже в машине Мальцев подумал, что квартира Булона похожа на хозяина, то есть безлична. Мальцев был уверен, что такие люди часто встречаются в Советском Союзе; он там их видел. Но где, где он мог встретить в Ярославле, в Москве или в Ленинграде людей, внутренне похожих на французского сенатора?

Булон вел свой черный автомобиль без лихости. На его гладком лице была маска мягкой задумчивости — с подобной расслабленностью черт гуляют люди по лесу, забыв о времени. Мальцев про себя отметил, что человек с такой здоровой, как у Булона, кожей, никогда в жизни не недоедал. В этом не было, правда, ничего зазорного, однако… «сытый голодного не разумеет», и Мальцеву было приятно знать заранее, что с Булоном найти общего языка не удастся.

Сенатор, не отвернув взгляда от ветрового стекла, сказал:

— Я вас представлял себе ниже ростом и уже в плечах. Вы гораздо выше ваших родителей. Вы, наверное, часто ели там гречневую кашу. Каша — ведь там основное блюдо, не так ли?

— Нет, в Советском Союзе очень трудно достать гречневую крупу. Она — дефицит.

— Неужели? — Голос сенатора, поиграв ноткой удивления, произнес: — Кстати, мы как раз проезжаем мост русского царя Александра III.

Мальцев едва не выругался. Сдержался, но желание поставить сенатора в неловкое положение возникло сразу. Выпалить скабрезность? Сказать с присвистом пошлость? Автомобиль был излишне чист, старик прилизан, а он сам не на месте. И он заставил себя сказать:

— А кто поднял трубку, когда я вам позвонил? Я только отметил красивый женский голос. Ваша секретарша?

Договорив, Мальцев устыдился своей беспомощности. Неприятное чувство к этому миру, давшему ему свободу, неуклонно росло.

Булон с вежливой улыбкой ответил:

— Нет. Моя младшая дочь. Она будет рада с вами познакомиться. Вы много интересного сможете рассказать ей и ее друзьям.

«Наверное, дура и…», — подумал Мальцев…

Автомобиль остановился. Рядом текла Сена к Нотр-Дам, рядом же стоял большой опрятный дом — угадывались толстые стены. Это был ресторан «Серебряная Башня», один из самых шикарных в Париже. Мальцев читал о нем в каком-то романе.