Это будет означать конец. Не только мне, но и Герою, который, полагаю, также запрограммирован на самоуничтожение, чтобы удовлетворить нормы человеческой этики. Не могу этого допустить. Не могу так поступить с парнем, который спит без задних ног на диване в соседней комнате.
Я тоже спала, перед тем как во сне подойти к двери и попытаться ее снести. Мы оба вымотаны. Он – от вчерашней суеты вокруг меня. Я – потому, что не могу отделаться от навязчивой мысли найти свою сестру. Это нетрудно, когда сердце снова и снова перекачивает тонну вины. Ночью пришли сновидения: подсознание заставляло исполнить волю Кей. Горький привкус появился во рту. Больше не позволю собой так манипулировать. Даже если вспомню все наши вылазки к морю. Даже если вспомню, как обидела Кей после маминой смерти. Даже если вспомню, как чуть не потеряла ее.
Протираю глаза. Следы от ногтей не исчезают.
Ты-я катится ко мне. Вместе мы рассматриваем дверь.
– Я пыталась ее сломать.
– Согласна.
Сколько всего я натворила, о чем не знаю? А сколько
Смотрю на Ты-ю.
– Герой развязал веревку в тот день на вершине скалы.
– Нейтральна.
Понятно. Она не знает, потому что тогда поддерживала меня, не давая упасть. Однако тем утром, когда я проснулась в океане, ее рядом не было.
Пока я топилась в море, она находилась на острове с Героем. Тот самый промежуток времени, когда я потеряла сознание, а потом очнулась и узнала, что Леона ушла.
Больно кусаю губу.
– Герой избавился от Леоны.
– Согласна.
– Ты позволила ему.
– Согласна.
Предательство со стороны собственного бота.
– Но
Я не злюсь. Разве имею право? Вся моя миссия построить лодку и покинуть этот остров была мнимой, фальшивой.
Просто… Я помню свою панику. Зудящее отчаяние, как острые песчинки в местах, до которых не дотянуться. Боль от потери Леоны после потери Хьюберта… Все напрасно.
– Почему?
В ответ сердитое жужжание.
Я превращаю свой вопрос в утверждение.
– Вы хотели, чтобы я осталась.
– Абсолютно согласна.
Сначала ощущаю легкое напряжение в груди.
– Я остаюсь, – говорю Ты-е, выслушивая ее «Абсолютно согласна».
Потом обращаюсь к дому:
– Я остаюсь.
И в третий раз повторяю себе:
В животе появляется резь.
Резь нарастает, превращаясь в острую боль.
Я сгибаюсь, сжимая челюсти. Одна рука обхватывает живот, как будто придерживая внутренности. Другая нащупывает дверную ручку.
Следующее, что помню, – это открытая дверь. Я несусь по пляжу и резко останавливаюсь у самой воды. Тело дергается, сопротивляясь зову. Я падаю на четвереньки от безысходности. Сегодня ветрено. Сухой песок царапает кончики пальцев. Волна отступает, оставляя белую пену на моих руках.
Пячусь и зарываю пальцы с обломанными ногтями глубоко в песок.
Я не смогу так мучиться до конца жизни.
Вспоминаю слова Кей о том, как мой уровень счастья влияет на выполнение команды «Найди меня». Мысленно перебираю все страдания, пережитые на этом острове. Боль в животе исчезает.
Я думаю о Герое, о Ты-е, о простых радостях, таких, как закат и печенье таро, о моментах и воспоминаниях, которые пережила сама, а значит – они стали моими. И боль возрождается.
Ложные воспоминания перетекают в настоящие.
Как ужасно, что мое счастье должно быть мерилом боли. Значит, надо подстроиться.
Я переключаюсь между воспоминаниями о страданиях и радости до тех пор, пока тело не привыкает к колебаниям физических реакций. Я не в силах остановить боль, но в силах оградить себя от ее влияния.
Потная и опустошенная, возвращаюсь домой. Вползаю на диван, где все еще спит Герой, и устраиваюсь рядом, прислушиваясь к ритму его дыхания.
И, о счастье! Мое желание исполняется.
Просыпаюсь на том же диване. Рядом никого нет. Резко поднимаюсь. Одеяло, укрывавшее меня до самого подбородка, сползает. Сломанный ноготь цепляется за ковровое волокно, я морщусь от боли. Принюхиваюсь: что-то готовится.
Крадусь на кухню. Меня приветствует вид кастрюль и сковородок, громоздящихся на плите. Гора таро на разделочной доске. Герой в грифельно-синем свитере с треугольным вырезом и фартуке с принтом петуха. Ты-я прыгает вокруг с кастрюлей в одной руке.
– Доброе утро.
Он замечает меня у двери.
– Или правильнее – вечер.
Я показываю ему язык, взмахиваю рукой в сторону блюд на столе.
– Что готовишь?
– Это… нет, Ты-я!
Ты-я врезается в ручку кастрюли, и суп лавой течет с плиты на пол.
– Я уберу.
Герой бросает полотенце на пол, поправляет перевернутую кастрюлю, кладет ее в раковину.
– Садись. Это ужин в честь твоего возвращения. Добро пожаловать.
Герой выдвигает для меня стул.
Сажусь с улыбкой на лице, несмотря на тонкий, злобный внутренний голос, который шепчет: