Те, кого нам суждено найти

Интрафейс Кейси проинформировал, что согласно расписанию дождь закончился и небо очистилось. Она не могла проверить информацию, сидя с отцом, словно в клетке, в этом боксе без окон.

Только этот мужчина больше не был ее отцом. Тем, кого она знала в детстве. Апатичным к политике и людям. Архитектором, который работал из дома и занимался чертежами. В то время как мама, продвигавшая ДОМ, кружилась между гала-ужинами и выступлениями в экогородах и территориях, следуя за своим призванием, как Дэвид следовал за своим.

Что их изменило?

Один день. Всего-то и нужно было, чтобы отец, независимо от того, знали дочери об опасности или нет, увидел, как они тайком ходят к морю. Чтобы остановить их и сделать что-то еще, кроме простого предупреждения держаться вдали от Стратума-0. Чтобы присутствовать в жизни девочек. Заботиться о них.

Что изменилось? После смерти Дженевы Дэвид полностью посвятил себя работе жены. Представлял ее интересы, хранил ее мечты живыми, постепенно растрачивал себя как личность. У Кейси даже не получалось ненавидеть его, хотя она пыталась.

Напоследок девушка хотела сказать мужчине что-нибудь колкое, но сдалась и вышла из системы.

Пришла в себя в коптерботе. Дыхание участилось. Внутренний Глаз был забит сигналами биомонитора. Сердечный ритм достиг критической отметки, которая через две минуты сравнялась бы с нулем. Глупый поступок. Кейси могла умереть.

Умереть.

Как умер ее отец.

И Актиниум. Мальчик, погибший в аварии. Вся жизнь которого отныне посвящена отказу от идеалов, приведших к смерти его родителей. Ярость юноши горела. Только огонь полыхал в темноте его самодельного гроба.

Глаза Кейси затуманились от подступивших слез. Она плакала не из-за сестры, потому что бесполезно плакать из-за того, что нельзя изменить.

Она плакала по людям, которые биологически, физически были еще живы, но уже глубоко потеряны для мира. Потому что позволяли мертвым призракам жить внутри них, решать за них. Они были ботами, пусть живыми, из плоти и крови, но с убеждениями и мыслями, переписанными в них заново, как коды.

А что Кейси? Ярость – не ее чувство. Ей не нужна месть, чтобы подогреть эмоции. Ей не нужно топливо. Может, она ущербная? В мире полно полноценных людей, испытывающих отчаяние и восторг, любовь и злость. Планета – хаотичное место, где на всех хватит удовольствия и боли. Кейси не должна вносить свой вклад в это безумие. Она может выбирать сама.

Выбирать холодное и ясное ощущение на щеках, высохших от слез.

Выбирать свой путь.

IIII IIII IIII IIII IIII IIII IIII IIII III

– НЕ СПИТСЯ?

Я стою в дверях.

Лунный свет, освещая часть кровати, просачивается сквозь трещину, которую я сделала. Лица Кей не видно. Тихое «да» плывет в темноте.

Тихонько подхожу, забираюсь к ней. Она лежит на боку. Я зеркально отражаю ее позу, заглядываю в открытые глаза.

– Не можешь уснуть?

Кей кивает.

– Я тоже.

Каждый раз, закрывая глаза, вижу ее бота. Ужас, висцеральный, первобытный, который испытала тогда, теперь живет внутри меня. Я понятия не имела, над чем работала Кей. Когда мы так отдалились друг от друга?

Она что-то говорит. Ее голос отвлекает от тяжелых мыслей.

– Мы все еще можем оставаться на связи. Через сообщения или голограммы.

– О чем ты?

– О моем выселении.

Кей не приукрашивает, говорит, как есть. Без страха. Она смирилась.

После смерти мамы тяжело было находиться рядом с сестрой. Видя ее самодостаточность, я чувствовала свою опустошенность и ненавидела Кей за то, что она обнажила мою беспомощность. Привыкшая быть той, на кого полагались, я превратилась в девочку, потерявшую мамину любовь. У меня отобрали призрачную возможность зарабатывать ее, быть дочерью, достойной материнского внимания в конкурирующем мире.