Чувствовалось, что кота гораздо больше интересует ворон хранительницы Дома Одного Окна, чем тот факт, что ей нельзя выходить из Дома. Настя попыталась представить себе, как это: вся жизнь проходит за окном твоей комнаты, а ты можешь разве что высунуть в окно руки, чтобы потрогать дождь или погреть их на солнце, но все радости жизни – и гаражи, по которым можно лазать, и деревья с тёплой корой, к которой можно приложить руки и слушать, как по ним течёт весна, и первые проталины с цветками мать-и-мачехи на них, и даже те самые синие качели на верёвочках, взлетающие до самых облаков, – всё это навсегда отделено от тебя.
– И что, её не могут сменить другие волшебники, пока она пошла бы погулять? – спросила Настя. Ей было очень обидно за эту незнакомую волшебницу. Кот покачал головой:
– Какие другие? Других таких нет. Да их и быть не может, других. Она одна у нас, а мы – у неё.
– А если с Домом вдруг что-нибудь случится, она сможет уйти? Ну там, на метле улететь…
– Если с Домом что-нибудь случится, – кот внимательно посмотрел на Настю, – то улетать на метле будет поздно. И не только Лии, а всем нам. Но пока она жива, я надеюсь, нам бояться нечего. И вообще, ты всё расспрашиваешь меня, расспрашиваешь, а могла бы мне хотя бы молочка предложить. Игорь Иванович же тебе сказал, что у меня исключительная для моего возраста переносимость лактозы?
– Остановка «Разгуляй». Осторожно, двери закрываются. До остановки «Сад Свердлова» трамвай проследует без остановок. Оплата проезда историями о любви, – объявил Кондуктор в старомодных очках, не вставая с места. Рядом с ним сидела очень бледная, почти прозрачная девушка в старинном, каком-то театральном платье. Они держались за руки, но Насте почему-то казалось, что рука Кондуктора висит в воздухе, и было не по себе.
Увидев Настю, Кондуктор вдруг изменился в лице, вскочил и сделал шаг ей наперерез, но Настя уже поднялась по ступенькам и замерла в нерешительности.
– Ой, а я не знаю о любви, – сказала она растерянно.
И правда, про что же рассказать? Ведь много же историй о любви было: она читала. Но почему-то в голову приходит только, как мама с папой ругаются по ночам на кухне из-за зарплаты, которую обоим задержали, – что поделать, бюджетники, – а потом в обнимку плачут и курят в вытяжку; про то, как Пашка написал Ленке из параллельного класса письмо с признанием в любви, а она ему его вернула, исправив красной ручкой ошибки, да ещё и прочитала с выражением всей группе продлённого дня… Или как мама не пустила её на похороны Берты Исааковны и сказала: «Когда ты вырастешь, то поймёшь – это потому, что я тебя слишком люблю».
– Да-да, конечно, тебе ещё рано, вот и выходи. Трамвай следует не по маршруту, – торопливо, скороговоркой выдохнул Кондуктор, глядя на Настю и как будто стараясь заполнить собой всё пространство трамвая.
Настя непонимающе подняла глаза на Кондуктора – и встретилась взглядом с Бертой Исааковной, стоявшей за его плечом. Это, без сомнения, была Берта Исааковна – в своём концертном костюме, со скрипкой в футляре и даже с накрашенными губами (ресницы она никогда не красила, утверждая, что всегда плачет от хорошей музыки). Ну, разве что немного прозрачная.
Глаза у Насти сделались круглее и шире трамвайных фар и немедленно наполнились слезами. Раньше, чем Настя смогла что-то сказать, губы у неё затряслись, и она, не обращая внимания на Кондуктора, как будто он был такой же прозрачный, побежала к своей учительнице. Кондуктор схватил её за плечо.
– Да поздно уже, – спокойно сказала ему девушка в старинном платье. – Ты себя самого вспомни. Что было бы, если бы тебя Аида Хароновна выставила?
Кондуктор опустил руку, и рыдающая Настя уткнулась в призрачное плечо своей строгой учительницы, которую, кажется, никогда до этого не обнимала. Трамвай дёрнулся и поехал.
– Берта Исааковна, – сквозь слёзы бормотала Настя, – я учу всё, что вы мне написали, у меня только «Легенда» не получается, но это потому, что у меня нет концертмейстера и я не знаю, как вступать… Но на самом деле я просто хотела сказать, что я вас очень люблю, а то я так и не сказала.
– Настенька, милая, и я тебе не сказала, но ты же всё поняла, и я тоже. А «Легенда» на седьмой класс же, я так впечатлена, что ты вообще её играешь! У тебя очень хорошо должны получаться там все оттенки, я уверена. Ну не плачь, почему ты плачешь, всё хорошо, – пыталась успокоить её Берта Исааковна – ничуть не менее заплаканная, разумеется. – Расскажи мне, как ты поживаешь. Как твои невидимые звери? Как Паша – я слышала, что он уехал в Москву, он тебе пишет? Я слышала, теперь все пишут друг другу письма через какие-то социалистические сети… это ведь так называется?.. А теперь, пожалуйста, объясни мне, что смешного я сказала? Надо мной почему-то все смеются, когда я это говорю…