«На прошлой неделе она родила… сына или дочь. Омертвение плода вызвало смерть. Подобное, естественно, смертельно пугает оказавшегося в таком положении. Каким великим должен быть рассудок, способный преодолеть страх смерти! Как волнуется сердце родителя при виде беспомощных малышей думающего, как горько покидать их в мире, полном ловушек и соблазнов, какие они не в состоянии предвидеть и избежать».
Снег растаял, дни стали более длинными. Во второй половине апреля Джона привлекли к составлению статей о Конфедерации, согласно которым тринадцать штатов становились единым государством. Вернувшиеся в Филадельфию делегаты, после того как британская угроза захвата города отпала, ввязались в затяжные споры по поводу компромисса, обеспечивающего достаточно сильное центральное правительство, чтобы защитить отдельные штаты, но не за счет ущемления их законных прав.
Прошел шестой месяц беременности; ребенок вел себя активно, то и дело напоминая о себе. Она уже поняла, что Джон не вернется к обещанной дате, и не могла настаивать на выполнении им обещания приехать к родам. Если срочные вопросы окажутся нерешенными из-за его отъезда в разгар дебатов, она никогда не простит себе этого. Ей не хотелось услышать упреки Джона: «Я не был так уж нужен тебе. Мог бы завершить свою работу».
Абигейл написала ему, выразив благодарность за письма, которые «утешали… в холодные зимние ночи», и косвенно давая понять, что он вправе закончить начатые им дела. «По мере приближения лета возникают заботы, часть которых отпала бы, будь ты со мной. Но я не вправе ожидать такого удовольствия… я обязана призвать все терпение, каким наделена, чтобы пережить то, что положено пережить».
Май и июнь прошли спокойно. В июле, как она писала сестре Мэри, Абигейл почувствовала себя неважно. Она старалась отогнать воспоминания о своей подруге миссис Хауард, но они то и дело возвращались. Из Уэймаута был вызван Коттон Тафтс. Он, видимо, спешил сломя голову, но, когда вошел в спальню, постарался скрыть это. Он походил на преподобного Смита: высокий, с карими глазами и впалыми щеками.
— На что жалуешься, племянница?
— Болит голова. В глазах все плывет. Опухают ноги.
— Вроде бы все обычное. А как ребенок?
— Шевелится.
— Ты ждешь роды примерно через неделю?
— Около того.
— Лежи в постели. Не ходи по лестницам. Я подберу тебе книги для чтения.
Ноги Абигейл отекли, но чувствовала она себя сравнительно комфортно, читая «Путешествие Хэмфри Клинкера» Смоллетта и «Викария Уэйкфилда» Оливера Голдсмита. В полдень ее навещал Коттон Тафтс. Однажды, сидя напротив Абигейл у переднего окна ее спальни, чтобы подышать свежим воздухом, он заметил полный отпечаток ступней ребенка на ее тонком платье.
— Этот ребенок торопится родиться.
— Кузен Коттон, ваши слова ободряют крепче ромового пунша Джона.
— И за меньшую цену, — рассмеялся он, — теперь, когда мы не ввозим патоку из Вест-Индии.
Ночью ее била сильная дрожь. В комнате не было часов, и она не могла определить, когда начались схватки, но предполагала, что прошло минуты три, прежде чем дрожь прекратилась. Сознание Абигейл затуманилось.
Затем наступил глубокий сон. Пробуждение на заре напоминало подъем со дна глубокого озера. Она поняла, что это был не сон, а кома. В полдень пришел доктор Тафтс, и она рассказала ему о конвульсиях.
— Кузен Коттон, боюсь, что ребенок мертв.
Коттон молча посмотрел на нее поверх своих очков; его лоб покрыли глубокие морщины.
— Кажется, твои глаза в порядке, кузина Абигейл. Ты видишь отчетливо?
— Да.
— Хорошо. А как головная боль?
— Исчезла.
— А щиколотки?
Абигейл откинула легкую льняную простыню.
— Отеки пропали.
— Твое состояние хорошее. Возможно, ребенок занял лучшее положение для родов.
— Не считаешь ли ты, что ребенка можно вытащить из меня теперь?
— Этими страшными инструментами? Конечно нет. Они скорее убивают, чем спасают матерей. Дождемся нормальных родов.
— Будь добр, попроси Мэри позвать повитуху.
Когда Мэри вернулась, она мягко отчитала Абигейл:
— Тебе просто почудилось.
— Может быть.
Десятого июля вечером из Бостона пришло письмо Джона. Абигейл забыла о своих неприятностях, выбралась из постели и написала веселое письмо, сообщив ему о хороших видах на урожай и о начале родовых схваток. После этого она улеглась в кровать и крепко заснула.
С рассветом начались схватки, острые и короткие. Она напряженно ждала плача ребенка. Ни звука.
Абигейл приподнялась на локте и увидела, что разродилась миловидной девочкой. Но кожа малютки имела синеватый цвет. Повитуха шлепала ребенка по заду и груди. Абигейл слышала, что кто-то торопится в спальню: Коттон Тафтс схватил ребенка и принялся делать искусственное дыхание рот в рот.