Самоупреки не были ей чужды. Еще до замужества она обрела такого рода опыт, когда слышала, как члены прихода Уэймаут изливали ее отцу свои горести. Уже в юные годы она поняла, что есть существенная разница между мужчинами-пуританами и женщинами. Женщины были мягче, устойчивее, мудрее в своих оценках настроений и событий. Мужчины любили жаловаться, нападать в процессе осуждения соседей и общей обстановки. Порой ей казалось, что конгрегационалисты сделали частью своей религии обычай проклинать себя и своих соседей если не до потери рассудка, то в любом случае до душевной боли.
«Это, — думала она, глядя на сгорбленную спину страдавшего мужа, — особая форма пуританского самобичевания. Иногда допускается выпить ромовый пунш или стаканчик вина. Мы можем умеренно курить и не должны посещать театры. Прелюбодеяние смертельно наказуемо, а за половое сношение полагается кнут, заточение, обрезание ушей. Нам не разрешается взимать ростовщические проценты и требовать очень высокие цены за наши товары. Законы, определяющие расходы, жесткие, мы не можем носить драгоценности и дорогие кружева. Согласно нашей религии, мы не должны обожествлять материальные ценности и выставлять напоказ наше богатство. Помимо любви к жене и детям, дому и профессии пуританину трудно найти иные удовольствия. Поэтому неудивительно, что бедняк вынужден обращаться внутрь себя, чтобы слить воедино поля сражения и мирового театра. Я могу их пожалеть, если они не питают жалость к самим себе».
То, как ухаживал за ней Джон Адамс, не опровергло ни одно из ее предположений.
— Мой дорогой! — воскликнула она. — Разве нет обнадеживающих признаков? Наши торговцы получили от лондонских производителей, у которых они перестали покупать, корреспонденцию с обещаниями поддержки. Ни один королевский чиновник не желает распространять марки или открывать Адмиралтейский суд без присяжных.
Он повернулся, глубоко вздохнул.
— Да, есть хорошие признаки. Когда, наконец, были доставлены полномочия Оливера пару дней назад, его заставили пойти к Дереву Свободы и публично отклонить данное ему поручение. Мой старый друг прокурор Окмюти, да благословит его Господь, имел смелость посоветовать судовладельцам и королевским чиновникам выпускать суда из гавани без марок. Таможня может открыться…
— Не следует ли из этого, что и суды откроются? Если суда могут отправляться в плавание без марок, то почему не постановления?
Через несколько дней открылись таможня и порты. Корабли, давно стоявшие с грузом у причала, отплыли в Англию. Немедленно в Фаней Холл был проведен митинг с единственной целью добиться открытия судебных учреждений. На следующий день, когда губернатор Бернард входил в ратушу для встречи с советом, его глазам предстал плакат:
Семья Джона закончила полдник, когда в дверь громко постучали. Абигейл открыла дверь и увидела полицейского с официальным документом в руке.
— Вы миссис Адамс, мэм?
— Я миссис Джон Адамс.
— Я констебль города Бостона. У меня письмо к вашему мужу от городского клерка мистера Уильяма Купера. Будьте добры, позовите мужа, чтобы я мог передать ему письмо.
Джон взял бумагу, расписался за нее. Он вскрыл конверт, развернул документ и прочитал вслух:
— «Сэр! Я уполномочен городом известить вас, что сего дня единогласно постановлено, что Джеремия Гридли, Джеймс Отис и Джон Адамс, эсквайр, должны предстать перед его превосходительством губернатором в совете в поддержку своей памятной записки, испрашивающей открытия судов в этой провинции. Копия вышеуказанного меморандума будет вручена вам при вашем прибытии в город. Остаюсь, сэр, вашим покорным слугой. Уильям Купер, городской клерк».
Он повернулся к жене с широко раскрытыми глазами.
— Какие мотивы толкнули Бостон выбрать меня, живущего в отдалении и малоизвестного?
— Ой, я думаю, что могу назвать некоторые мотивы. Джеремия Гридли, например, или Сэмюел Адамс. Или твой очерк по каноническому и феодальному праву, настолько хороший, что даже газета «Лондон кроникл» перепечатала его в качестве выдающегося изложения американской точки зрения…
— Не заблуждайся насчет меня, я не так уж удивлен, чтобы отклонить оказанную честь. Прикажи Рейчэл согреть воды, я вымоюсь и тотчас же уеду в Бостон. Но, Нэбби, думая о некоторых моих рассуждениях, высказанных вчера, частично в письменной форме, я задаюсь вопросом, не прав ли лорд Бэкон,[18]
говоря о невидимых, секретных законах природы, связи и влиянии между явлениями, не поддающимися здравому анализу.— Джон, дорогой, городское собрание Бостона нуждается в юристе, а не в метафизике. Разве ты можешь думать иначе, чем собрание? Ты в нем варился уже месяцы. Я приготовлю тебе лучшую одежду.