Те, кто приходят из темноты

Я задумчиво кивнул. Честно говоря, я до сих пор не понимал, почему Андерсон повел себя именно так. Мне удалось заставить его говорить только после того, как на него надавил Фишер, в то время как я понимал, что чувство вины не вынудит Андерсона быть откровенным. А если учесть очевидную осторожность, с которой он упоминал о своей работе, а также мнение Чена и других, заметивших в нем страшное напряжение в последнее время, у меня были все основания считать, что Андерсон догадывался о грозящей ему опасности и раньше. Письмо, полученное вместе с чеком, несло в себе серьезную угрозу. Но объясняло ли оно его побег? Или причина в содержании его проекта? Возможно, он был и без того сильно напуган?

— Да, — согласился я. — Я бы тоже так поступил.

Я встал. Больше ничего нельзя было сделать.

— Я ценю то, как вы себя вели в этой истории.

— О чем речь, — ответил он. — Только постарайтесь сделать так, чтобы я об этом не пожалел.

— В каком смысле?

Он опустил глаза.

— Мне стало кое-что известно об обстоятельствах вашего ухода из полиции Лос-Анджелеса, — сказал он. — Мы бы не хотели, чтобы здесь произошло нечто похожее.

— Вы не знаете, что там произошло на самом деле.

— Я знаю, что в той истории упоминается ваше имя и слово «трупы».

— Вам не кажется, что я все еще на свободе?

— Верно, но я своего мнения не изменил.

— Понял, — сказал я и двинулся к выходу.

— Джек, — позвал он, когда я сделал пару шагов. — Насколько тесно ты связан с миром Фишера?

Я остановился и повернулся к Бланшару.

— Совсем не связан. А почему ты спрашиваешь? — тоже переходя на «ты», сказал я.

— Пусть так и остается. Я говорил с человеком из фирмы Фишера. Как ты думаешь, почему он здесь оказался?

— Пытался выяснить, что происходит.

— Вовсе нет. Ему пришлось уволиться. «Личные причины». Коллега, с которым я говорил, был осторожен в формулировках. Но у меня возникло ощущение, что они старались отстраниться от Фишера. И на твоем месте я бы поступил так же. Мне кажется, что в голове у этого типа происходят вещи, о которых ты и не догадываешься.

Я наконец ушел. Ускорив шаг, быстро спустился вниз. Но не нашел Фишера у входа в больницу. Возможно, ему не понравилось, что здесь начали собираться репортеры — убийство Андерсона произошло при большом стечении народа, — однако Фишер не ответил и на мой телефонный звонок.

Когда я вернулся в его отель, портье сказал, что Фишер выписался полчаса назад.

Я забрал свою машину, решив, что пора возвращаться домой. Однако я не стал сразу выезжать на автостраду и остановился перед площадью Пионеров. Повинуясь импульсу, я вышел из машины и зашагал к площади. Руки у меня дрожали. Я не понимал из-за чего. Из-за Андерсона или из-за того, что Бланшар заговорил о событиях в Лос-Анджелесе. Я сидел на скамейке и глубоко дышал. Только через треть часа я почувствовал себя лучше.

Потом я выехал из города и направился на восток, в сторону гор. Сначала небо было чистым, а солнце ярким. Машин на шоссе оказалось неожиданно мало, и я ехал быстро, словно мир решил позволить мне поскорее покинуть место, где я стал причиной чьей-то смерти.

Когда я достиг вершин Каскадных гор, заметно похолодало, все оттенки стали приглушенными, повсюду преобладал ржавый цвет кизила, и его стебли вдруг напомнили мне спекшуюся кровь. Небо затянули тучи, казалось, еще немного — и я смогу дотянуться до них рукой, облака клубились над кронами деревьев, словно призраки давно погасших костров, влажное и беззвучное эхо жизни людей, когда-то счастливо существовавших среди деревьев на этой земле и рядом с этой водой.

Осталось ли нечто подобное в «Байроне» — образ мужчины, сидящего, сгорбившись, за столом в косых лучах утреннего солнца, — или посетители будут иногда видеть тень у двери или у окна в доме на Бродвее, призрак человека, застрявшего по другую сторону занавеси, пытающегося вернуться домой?

Тень моего отца оставалась в нашем доме в Барстоу после его смерти, это я знал. Моя мать продержалась только пять месяцев, а потом продала дом и переехала поближе к своей сестре, которую не особенно и любила. До ее переезда я успел побывать дома на выходных три или четыре раза, и всякий раз мне казалось, будто дом разбирали в мое отсутствие, а перед моим возвращением собирали снова.

В колледже у меня преподавал весьма прогрессивный профессор, который помимо того, что обладал другими замечательными качествами, приглашал по пятницам в гости своих любимых студентов. Во время долгих умных разговоров им не возбранялось знакомиться с алкогольными напитками, находившимися в его холодильнике. Однажды, на следующее утро после такого рода занятий, меня разбудил стук в дверь моей комнаты в общежитии. Ко мне пришли двое полицейских. У меня было сильное похмелье, к тому же я испугался — в моей тумбочке лежало немного марихуаны, — в общем, их визит вывел меня из равновесия.