Те, кто приходят из темноты

— Как ты и сказала. Эми хотела вспомнить детство. — Я обратил внимание на то, как она смотрит на мальчика. — Все в порядке?

— Конечно. Вот только… Мэтью стал слишком задумчивым маленьким мальчиком. Ничего особенного. Никогда не понимала, что происходит в головах у таких детишек.

— А ты у него спрашивала?

— Да, конечно. У него есть воображаемый друг. Иногда они вместе играют, и слышно, как Мэтью негромко разговаривает сам с собой. Нет, нам не приходится ставить еще один прибор во время обеда. И это лучше, чем кошмары. У Эми были ужасные кошмары.

— В самом деле?

— О да. Это одно из самых моих ранних воспоминаний — я даже не знаю, сколько мне тогда было лет, три или четыре? — но я помню жуткие звуки по ночам. Как крики, но гораздо хуже. Громко, потом тихонько — и снова громко. Просто жуть. Потом по коридору проходил папа. Он укладывал Эми в кровать, и она засыпала, но через час все начиналось снова. Так продолжалось года два.

— Эми никогда мне не рассказывала.

— Наверное, она уже не помнит. Сон у детей — это зона военных действий. Особенно у маленьких. Приятель моего сына тыкал себе пальцами в глаза, чтобы не засыпать. Честное слово. Мэтью был ходячим адом — его удавалось загнать в постель только после титанических усилий. И так несколько раз. По три-четыре учебные тревоги за ночь. Ты лежишь в темноте, в доме тишина, ребенок спит, и ты находишься в мире с окружающей действительностью. Потом — бац! — и он начинает кричать, словно в его комнате полно волков.

— Ну, это естественно. Ты неожиданно просыпаешься, вокруг темно, ты один, и рядом нет ни мамы, ни папы, ты не ощущаешь их присутствия и даже запаха.

— Правильно: это объясняет их поведение, когда они просыпаются. Но почему они сражаются со сном?

— Потому что в пещерах, где мы жили прежде, все было иначе. Семья спала вместе, никто не отсылал младшего в комнату со страшными рисунками на стенах и непонятными штуками, свисающими с потолка. Ребенок думает: вы что, совсем спятили? Меня нельзя оставлять одного, здесь опасно. Вот почему они делают единственное, чем могут повлиять на окружающий мир, — кричат изо всех сил.

— Ты меня удивляешь, Джек. Я не знала, что ты сохранил такую связь с прежним ребенком в себе.

— Я всегда с ним связан. Гораздо труднее сохранять связь со своим взрослым «я».

Она улыбнулась.

— Ну да, возможно, ты прав. Но я не знаю. Дети такие странные. Они берут пульт от телевизора, подносят его к ушам, точно телефоны, и говорят с несуществующими людьми. Ты даешь им игрушечный саксофон, а они тут же суют его в рот и начинают дуть, а не сосать, как сделали бы с любым другим предметом. И ты думаешь: откуда это взялось? Подсмотрели за кем-то? А потом приходит день, и они перестают это делать. Именно так они разбивают тебе сердце. У них появляется какая-нибудь отвратительная привычка — а потом — бум-с! — и она исчезает. И ты начинаешь по ним скучать даже в те моменты, когда они находятся рядом, наверное, в этом и состоит любовь?

Она неожиданно замолчала, и ее щеки запылали. Я никогда не видел, чтобы Натали выглядела смущенной. Более того, я не думал, что такое вообще возможно.

— Что такое?

— Извини, — сказала она — Я вела себя как безмозглая злобная сука.

Я покачал головой.

— Вовсе нет.

— Но…

— Серьезно. Ничего подобного.

— Но ведь с Эми что-то не так?

— Все в порядке.

— Ладно, — сказала Натали — Я уверена, что так оно и есть. Она очень сильная.

Несколько мгновений она ужасно гордилась своей сестрой, и я пожалел, что у меня нет брата или сестры, которые могли бы так же гордиться мной.

— Вот только она… даже не знаю, она изменилась. Тебе не кажется?

Я пожал плечами.

— Да, пожалуй.

Но Натали не сдавалась.

— Возможно, это произошло еще раньше?

Я с некоторым удивлением посмотрел на нее и обнаружил, что она не спускает с меня глаз, и ее взгляд сразу напомнил мне Эми.

— Люди меняются, — твердо сказал я. — Они становятся старше. Взрослеют. Не исключено, что такое случится и с тобой.

Она показала мне язык.

— Однако есть одна вещь, которую я до сих пор не могу понять, — продолжала она, опираясь на раковину и вновь выглядывая в окно.

Ее сын спокойно играл во дворе, оставаясь в двух метрах от дороги, словно силовое поле заставляло его держаться в зоне безопасности. Быть может, так оно и было. Не одна Эми обладала сильным характером в семействе Дайер.

— О чем ты?

— Почему Эми стала заниматься рекламным бизнесом.

— В жизни нередко случаются странные вещи. Я, к примеру, был полицейским.

— Но я тебя не знала, когда ты не был полицейским. Поэтому в этом для меня нет ничего странного. К тому же твой выбор профессии вполне объясним. То, что случилось с твоим отцом, и… Твои действия понятны. Гораздо в большей степени, чем смена профессии. Ты теперь писатель…

— Вот как?

— Попробуй мне возразить. Но Эми… Я хочу сказать… Когда она была подростком, то производила впечатление слегка чокнутой.

Я нахмурился.

— Неужели?

— Ты не знал? Она постоянно что-то мастерила из всякой ерунды. И читала такие книжки, от названия которых ты бы с легкостью впал в кому.

— Совсем не похоже на женщину, которую я знаю.