Те, кто уходит и те, кто остается

Несмотря на то что я каждый день открывала в Пьетро новые и не самые лучшие черты, на других мужчин я больше не заглядывалась. Пару раз я случайно встретила инженера Марио и тут же поняла, что у меня нет ни малейшего желания с ним флиртовать; наваждение прошло, и все, что между нами было, теперь казалось мне глупостью – хорошо, что это осталось позади. Угасло и мое стремление участвовать в общественной жизни города. Если изредка я и ходила на какие-нибудь дебаты или манифестацию, то брала с собой девочек и битком набитую сумку, в которой лежало все для них необходимое; наличие этой сумки наполняло меня гордостью, как и сыпавшиеся со всех сторон предостережения: «Зачем же вы таких маленьких привели, здесь может быть опасно».

Зато я каждый день, в любую погоду, ходила гулять, чтобы дети побыли на солнце и свежем воздухе. С собой у меня всегда была книга. Следуя укоренившейся привычке, я продолжала читать в любых обстоятельствах, пусть и рассталась с прежними амбициями перестроить мир по своему желанию. Мы совершали небольшую прогулку пешком, а потом я садилась на скамейку неподалеку от дома и погружалась в изучение очередного сложного эссе или читала газету, время от времени покрикивая: «Деде, ты куда побежала, а ну вернись к маме». Вот какой я стала, и с этим приходилось мириться. Лила, как бы ни складывалась ее жизнь, осталась в прошлом.

77

Примерно в это время во Флоренцию приехала Мариароза – представлять книгу коллеги по университету, посвященную Мадонне-дель-Парто. Пьетро обещал пойти с нами, но в последний момент извинился и где-то спрятался. Золовка приехала на машине, на сей раз одна, немного уставшая, но, как обычно, приветливая и нагруженная подарками для Деде и Эльзы. Она ни слова не сказала по поводу моего неудавшегося романа, хотя Аделе наверняка ей о нем говорила. Вместо этого она без умолку и, как всегда, восторженно делилась со мной впечатлениями о своих путешествиях и книгах, которые читала. Она с неустанной энергией следила за каждой новинкой, воодушевлялась, остывала, сегодня утверждала одно, завтра – противоположное, а то и возвращалась к чему-то, что по рассеянности или недальновидности вдруг упустила. Презентация книги прошла блестяще – Мариароза буквально пленила аудиторию, в основном состоявшую из искусствоведов. Мероприятие и дальше текло бы в русле академических обсуждений, не начни она сыпать сомнительными сентенциями типа: разговоры о том, что женщина «дарит» ребенка его отцу, не говоря уж об Отце Небесном, – это глупость; смысл существования ребенка – сам ребенок; довольно смотреть на мир с точки зрения мужчин, пора взглянуть на него женскими глазами; за каждой научной дисциплиной торчит мужской член (она выразилась гораздо грубее), а когда он чувствует бессилие, его аргументами становятся железный прут, полиция, тюрьма, армия и концлагерь; если женщина отказывается сгибаться и продолжает наводить шорох, ее ждет расправа. С одной стороны послышался недовольный гул, с другой – одобрительные выкрики. Вскоре Мариарозу плотным кольцом окружили женщины. Она подзывала меня к себе, радостно помахивая рукой, с гордостью показывала своим флорентийским подругам Деде и Эльзу, говорила обо мне добрые слова. Какая-то девушка упомянула о моей книге, но я увильнула от разговора, будто это не я ее написала. Из этой чудесной встречи родилась идея раз в неделю собираться у одной из них всей нашей пестрой компанией, чтобы «поговорить о нас».