Те, кто уходит и те, кто остается

Паскуале нахмурился, но согласился. Он взял на руки Дженнаро, который никак не хотел просыпаться, и понес его вверх по лестнице; Лила шла следом и недовольно ворчала: «Что за день, вымоталась как собака. А вы со своими друзьями меня доконали». Энцо они сказали, что были на собрании у Нади дома. Паскуале болтал без умолку, не давая другу задать ни одного вопроса, и засиделся у них до полуночи. Он утверждал, что в Неаполе, как и по всему миру, вскипает новая жизнь, нахваливал Армандо, который, будучи прекрасным врачом, вместо того чтобы делать карьеру, бесплатно лечил бедняков, помогал детям из нищих кварталов и вместе с Надей и Изабеллой работал над всевозможными социальными проектами вроде организации яслей или диспансеров. Никто в этом городе больше не одинок, восклицал он, товарищи всегда готовы прийти на помощь товарищам, – какое прекрасное время! «И вам нечего сидеть взаперти: выбирайтесь почаще, встречайтесь с друзьями», – призывал он их. Под конец он признался, что вышел из компартии: слишком много махинаций, слишком много компромиссов, как внутри страны, так и в международных делах, хватит, ему это надоело! Энцо эта новость взволновала, между приятелями разгорелся жаркий спор. Партия есть партия, как же без нее; чепуха; ничего не чепуха; да достали они уже со своим стремлением к стабилизации, систему надо менять! Лила устала их слушать и пошла укладывать Дженнаро, который раскапризничался еще за ужином, и больше к ним не вышла.

Но она не спала. Она слышала, как ушел Паскуале, как в доме все стихло. Измерила температуру – тридцать восемь. Она вспомнила, с каким трудом Дженнаро пытался прочесть слово. Что это было за слово? Предназначение. Разумеется, Дженнаро увидел его впервые в жизни. Нет, просто знать буквы недостаточно, все гораздо сложнее. Если бы этого ребенка родила от Нино Надя, судьба мальчика сложилась бы совсем по-другому. Она чувствовала, что стала его матерью по ошибке. «Но ведь я хотела этого ребенка, – думала она. – Это от Стефано я детей не хотела, а от Нино – да!» Нино она любила по-настоящему. Она желала его, старалась доставить ему удовольствие и ради этого охотно делала то, чем с мужем занималась через силу, перебарывая отвращение, лишь бы он ее не убил. Но того, что должна испытывать женщина во время секса, она не испытывала никогда – ни со Стефано, ни с Нино. Мужчины столько значения придают своему члену! Гордятся им и верят, что женщины дорожат им еще больше. Даже Дженнаро то и дело играет со своей штукой, часами теребит ее и морщится, если слишком сильно сожмет или потянет. Лила пугалась, как бы он себе не навредил. Поначалу ей приходилось пересиливать себя, чтобы помыть сына или помочь ему пописать. К счастью, Энцо был очень сдержан: никогда не расхаживал по квартире в трусах, ни разу не произнес ни одного вульгарного слова. Она была очень к нему привязана и бесконечно благодарна за то, что он преданно ждал ее в соседней комнате, никогда не позволяя себе ни единого лишнего жеста. Его способность держать под контролем себя и окружающее была единственным, что вселяло в нее хоть какую-то уверенность в жизни. Но вслед за этой мыслью ее охватило чувство вины: то, что ей служило утешением, для него было мукой. Осознание того, что она заставляет Энцо мучиться, стало последней каплей, переполнившей чашу неприятностей этого дня. Картины последних событий, отзвуки сказанных слов все крутились и крутились у нее в голове. Как ей следует завтра вести себя на заводе? Действительно ли в Неаполе и по всему миру кипит бурная общественная борьба или Паскуале, Надя и Армандо выдумали все это – от скуки или от страха? Можно ли им доверять, не рискуя стать жертвой иллюзий? Или все же лучше еще раз сходить к Бруно, упросить его не наказывать ее? Вот только вряд ли он пойдет ей навстречу, не попытавшись воспользоваться ее слабостью. Так что же, молча терпеть, позволять Филиппо и мастерам себя лапать? Она так ни к чему и не пришла. Но, уже засыпая, вспомнила старое правило, которое мы с ней усвоили еще в детстве. Чтобы защитить себя и Дженнаро, надо запугать тех, кто пугает ее, сделать так, чтобы не она их, а они ее боялись. Она погрузилась в сон, полная решимости отомстить им всем: Наде, доказав ей, что она избалованная девчонка из богатой семьи, и Соккаво, навсегда отбив у него охоту нюхать колбасу и трахать работниц в сушильном цехе.

39

Она проснулась в пять утра, вся в поту – температура спала. Студентов возле заводских ворот не было видно, зато фашисты заявились. Они приехали на тех же машинах, что и вчера; Лила узнала их рожи. Теперь они выкрикивали лозунги и раздавали листовки. Дело пахло новой дракой, и Лила, сунув руки в карманы пальто, быстрым шагом шла к воротам, надеясь, что успеет в них скользнуть, пока не началась стычка. Но вдруг перед ней вырос Джино.

– Ты читать-то еще не разучилась? – спросил он на диалекте, протягивая ей листовку.

– Я-то нет, а ты когда научился? – ответила она, не вынимая рук из карманов.