Те, кто уходит и те, кто остается

Мне она показалась очень встревоженной. Она говорила о том, что весь квартал и весь город накрыло свинцовым колпаком насилия; случаи жестоких нападений происходят все чаще. «За большинством из них стоит фашист Джино, а за Джино – Микеле Солара». Когда она произносила эти имена, в ее голосе слышалась не только всегдашняя ненависть, но и какая-то новая ярость, как будто за тем, что она говорила, скрывалось нечто большее, о чем она умалчивала. Почему она так уверена в том, чьих рук это дело, недоумевала я. Может, она до сих пор поддерживает связь со студентами с виа Трибунале? Может, на самом деле ее жизнь не ограничивается одними компьютерами и Энцо? Я слушала ее не перебивая; ее рассказ, как всегда, звучал захватывающе. Она в подробностях рассказывала, как фашисты собираются возле местного отделения Итальянского социального движения, напротив начальной школы, а потом, вооружившись железными прутьями и ножами, расходятся по разным районам – в Реттифило, на пьяцца Муниципио, в Вомеро – и подстерегают коммунистов. Паскуале дважды попал им в лапы, и теперь у него не хватает передних зубов. Энцо тоже как-то вечером пришлось сцепиться с Джино, прямо под дверью собственного дома.

Она немного помолчала, а потом совсем другим тоном сказала: «Ты помнишь, что творилось у нас в квартале в детстве? Так вот, все стало еще хуже. Хотя нет, все так же». Она имела в виду своего свекра, ростовщика и фашиста дона Акилле Карраччи, столяра и коммуниста Пелузо и ту войну, что разворачивалась прямо у нас на глазах. Мы отдались во власть воспоминаний: то у меня в памяти всплывала та или иная деталь, то у нее. Постепенно у Лилы разыгралось воображение, и она, как в детстве, смешивая факты со своими фантазиями, начала описывать мне сцену убийства дона Акилле. Удар ножом в шею, длинная струйка крови, кровь на медной кастрюле. Как и тогда, она и мысли не допускала, что его убил столяр. «Следствие, – с убежденностью зрелого человека заключила она, – устремилось по самому очевидному следу, который и привел их к коммунисту. Но где доказательства, что старика убил отец Кармелы и Паскуале? Откуда вообще известно, что это был мужчина, а не женщина?» Я мгновенно подхватила ее тон, и, дополняя друг друга, мы – успевшие повзрослеть девчонки – шаг за шагом добрались до правды, которая замалчивалась десятилетиями. «Давай подумаем, – сказала Лила, – кто выиграл от этого убийства? Кому достался ростовщический бизнес, которым занимался дон Акилле?» Действительно, кому? Ответ мы дали хором: выиграла женщина с красной книгой, Мануэла Солара, мать Марчелло и Микеле. «Это она убила дона Акилле!» – воскликнули мы в один голос, но, спохватившись, сами себя оборвали: что мы такое несем? И вообще, хватит об этом. Разыгрались, как дети малые.

73

Наконец-то между нами установилось взаимопонимание, какого не было давно. Жаль только, что оно проявлялось в сплетении голосовых вибраций на разных концах телефонного провода. Мы давно не виделись. Она не представляла, во что меня превратили две беременности, я понятия не имела, какой стала она: все такая же бледная и худющая или изменилась. Несколько лет я разговаривала с воображаемой картинкой, лишь немного оживляемой голосом. Возможно, именно поэтому убийство дона Акилле тоже показалось мне выдумкой, начальным эпизодом романа, достойным продолжения. Положив трубку, я попыталась упорядочить результат нашей беседы, шаг за шагом восстановить путь, по которому Лила, сплавляя воедино прошлое и настоящее, от смерти бедняги Дарио и убийства ростовщика подвела меня к Мануэле Соларе. Эти мысли долго не давали мне заснуть. Чем больше я думала, тем острее ощущала, что эта история и есть то место, с которого я смогу наконец взять разбег для нового романа. В последующие дни я занималась тем, что перемешивала между собой Флоренцию и Неаполь, сегодняшние заботы и вчерашние голоса, нынешнее благополучие и былые усилия, потраченные на то, чтобы оторваться от своих корней, страх потерять приобретенное и искушение деградации. Мои размышления постепенно перерастали в уверенность: из этого можно сделать книгу. С великим трудом, с многократными исправлениями, я заполняла тетрадь в клеточку, выстраивая сюжет, основанный на этих смертях и сплавивший воедино последние двадцать лет нашей жизни. За это время мне несколько раз звонила Лила.

– Куда ты пропала? Плохо себя чувствуешь?

– Нет, все отлично. Я пишу роман.

– Ну и что? Если ты пишешь, я что, не существую?

– Конечно, существуешь, просто не хотела отвлекаться.

– А если мне станет плохо, если ты мне понадобишься?

– Тогда звони!

– А если не позвоню, ты так и будешь корпеть над своим романом?

– Да.

– Везет же тебе! Завидую.