Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

Как вспоминал впоследствии сам автор, большинство персонажей имело своих прототипов в действительности. Прототипом Деметрио Масиаса был один из видных военачальников в армии Вильи — Хулиан Медина, в отряде которого писатель прошел свой боевой путь. Образ Масиаса выписан автором с особой тщательностью; в нем собраны наиболее типичные и привлекательные черты мексиканского крестьянина. Но и здесь писатель далек от малейшей идеализации — в своем любимом герое он видит те же слабости и пороки, которыми наделены и другие солдаты. Среди персонажей Асуэлы Масиас занимает центральное место; но при этом его фигура не возвышается над остальными.

В раскрытии облика крестьянского вожака не малую роль играют его отношения с Луисом Сервантесом, случайным человеком в отряде. Этот недоучившийся студент-медик эгоистичен и корыстен. Он пытается влить яд цинизма в доверчивые души партизан и главным образом в душу командира. И каждый раз, когда вспыхивает спор бескорыстного, неграмотного Масиаса с образованным, хитрым «барчуком», особенно остро ощущается негодование писателя по адресу тех временных попутчиков революционного крестьянства, что в конце концов предали его интересы.

Писатель, поведав историю партизанского отряда, не захотел нарисовать враждебные силы, которые противостояли восставшему крестьянству. Это намеренный авторский прием — ведь в расстановке этих сил, в запутанной политической игре солдаты Масиаса не могли разобраться; они лишь смутно, интуитивно чувствовали врага в тех союзниках, которые уже готовили измену. И все же крестьяне не могли да и не хотели прекратить борьбу.

Забежав домой перед последним боем, Масиас встречает жену. Рыдая, она умоляет его остаться. Деметрио, погруженный в мрачные думы, рассеянно поднимает маленький камушек и бросает его на дно оврага: «Видишь этот камень? Его уже не остановить.»

Деметрио не умеет объяснить жене, «за что теперь дерутся», он не может постичь всей сложности революция и взаимоотношений различных групп, партий, классов. Но он, несмотря на свою обреченность, чувствует неумолимый ход истории. Народ обманут, но его движение вперед, его порыв к свободе неистребимы, вечны.

В финальной сцене вновь возникает образ природы — родной сьерры, с которой связана была вся недолгая жизнь отряда. Последним гибнет сам Масиас. С уже стекленеющим взглядом он еще сжимает в руках ружье... Образ убитого, но продолжающего сражаться партизана предстает символом неодолимости революционного порыва, символом бессмертия народного подвига. Пластичность этой фигуры вызывает в памяти другое замечательное явление мексиканского искусства — фреску великого живописца Хосе Клементе Ороско «Окоп». Потрясающая своей лаконичной патетикой, она отмечена тем же духом трагического стоицизма, что и финал романа «Те, кто внизу».

Роман Асуэлы был новаторским во многих отношениях — небывалый жизненный материал потребовал и совершенно новых средств изображения. Рожденный революцией, роман Асуэлы оказался весьма близким по своей художественной структуре другим произведениям мировой литературы, также явившимся плодом социальных потрясений XX века. Здесь вспоминаются прежде всего «Огонь» А. Барбюса н «Восставшая Мексика» Джона Рида.

Нельзя не сказать и о сходстве романа Асуэлы и последовавших за ним произведений о мексиканской революции с романами советских писателей о гражданской войне, прежде всего с литературой, запечатлевшей мятежную крестьянскую стихию. Когда-то Леонид Леонов, вспоминая прошлое, писал: «Нас привлекала тогда необычность материала, юношеское наше воображение поражали и пленяли грозные, иногда бесформенные, но всегда величественные нагромождения извергнутой лавы и могучее клубление сил».

Асуэла тоже был захвачен «могучим клублением сил» своей революции. Проникнутый эпическим духом, его роман остался непревзойденным в мексиканской литературе памятником общенародной героической драмы.

* * *

В те самые годы, когда в Мексике занималось пламя крестьянской революции, в другой крупнейшей стране Латинской Америки — Венесуэле — начиналась эпоха господства свирепого и коварного тирана Висенте Гомеса. По иронии судьбы родина первого вождя антииспанской освободительной революции Симона Боливара оказалась и родиной самых изуверских диктаторских режимов. Более четверти века — с 1909 по 1936 год — Венесуэлой правил Гомес, прозванный «Андским Тигром». Именно в этот период созрел талант крупнейшего венесуэльского писателя — Ромуло Гальегоса (1884—1969). В литературе Венесуэлы не было до него романиста, который бы с таким мастерством раскрыл все своеобразие венесуэльской жизни.