Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент

Вакеро прибывали шумными группами. Стоило им заговорить о чем-нибудь, как они тут же переходили на пение: на любой случай жизни у льянеро есть куплет, в котором мысль выражена наилучшим образом. Жизнь здесь проста и течет без перемен, а люди наделены поэтическим воображением.

Выкупав лошадей и пустив их на свежие выгоны, вакеро собирались во дворе, где уже был разложен костер и на вертелах жарилась аппетитная телятина. В кухне нашлось немного вымоченного в сыворотке перца, бананов и вареной юки. Этими приправами и мясом вакеро, стоя или сидя на корточках вокруг костра, наполняли свои голодные желудки.

За едой вспоминали дневные происшествия, хвастались и поддразнивали друг друга, перебрасывались грубоватыми шутками, говорили о тяжелой жизни вакеро и погонщиков — людей сурового труда, привыкших к долгим переходам, которые скрашивает лишь песня.

И пока там у корралей, сторожевые сменяют друг друга, не переставая петь и насвистывать, — скот, чувствуя рядом вольную саванну, еще неспокоен и может внезапным напором свалить ограду, — здесь, под навесами канеев, тоже происходит чередование: куатро сменяют мараки, корридо^{108} следует за десимой^{109}; рождается песня.

Импровизировали главным образом Пахароте и Мария Ньевес, первый с мараками, второй — с куатро в руках.

Иисус Христос сошел на землю
На вороном коне верхом.
Он долго по полю гонялся
За неклейменым рогачом.

Иисус Христос сошел на землю. —
Была зима, дождь поливал.
Ему б мясца с душком отведать,
Тогда бы он не то сказал!

Они обменивались быстрыми репликами-куплетами, и в каждом стихе звучали льяносы, бесхитростная и веселая муза людей природы; лирика переплеталась в этих куплетах с шутками, юмор с грустью. Долго состязались певцы — так долго, как только могли выдержать струны куатро и твердая скорлупа марак. Если же истощалась поэтическая изобретательность или вовремя не приходила удачная мысль, они вспоминали куплеты арауканца Флорентино. Этот великий певец льяносов говорил только стихами. Даже сам дьявол, представший перед ним как-то ночью в образе христианина с предложением потягаться в импровизации, не смог его одолеть: Флорентино, голос у которого почти пропал, но хитрости осталось непочатый край, зная, что вот-вот закричат петухи, спел дьяволу куплет о святой троице, и нечистому ничего не оставалось, как улизнуть в преисподнюю в христианской одежде и с мараками в руках.

А побасенки Пахароте!

— Плывем мы как-то ночью по Мете, и чудится мне, будто что-то светится на берегу. Вгляделись — и впрямь, огни на холме. Ну, думаем, поселок. Не удастся ли раздобыть провизии? Запасы-то у нас кончились, животы так и подводит. Причаливаем и видим: на берегу — дюна, а свет… что бы вы думали? Клубок из доброй тысячи змей. Святая дева Мария! Копошатся на песке, и от трения светятся. Так бывает, когда спичку трешь пальцами.

— Ну уж, хватил, приятель! — замечает Мария Ньевес.

— Черт подери! Да ты-то что в этом понимаешь, индеец? Поплавал бы по рекам, не такое увидел бы. А что особенного? Вот когда я ловил черепах на Ориноко… да я уже об этом рассказывал…

— О чем, о чем? — спрашивает один из новых пеонов.

— Ба! Да о том, что каждый год в один и тот же день, — сейчас уж не помню какой, — ровно в полночь появляется пирога, а в ней — старичок, один-одинешенек, и никто не ведает, кто он и откуда. Некоторые говорят, будто это сам Иисус Христос, но кто его знает. Факт, что причаливает он всегда к одному и тому же месту и бросает клич, такой громкий, что слышат его все черепахи в Ориноко, — все, сколько их есть от верховьев до устья. А они ждут этого призыва, чтобы выйти на песок откладывать яйца. И когда они выползают, все разом, раздается страшный треск панцирей. По этому треску, как по сигналу, на берег бегут люди ловить черепах — в это время черепахи смирнехоньки.

И, не дожидаясь, пока доверчивое внимание слушателей сменится взрывом хохота, Пахароте продолжает:

— А Эльдорадо, которое видели еще испанцы! Я тоже видел. Это — сияние в той стороне, где устье Меты. Иногда ночью его можно разглядеть и отсюда.

— Особенно когда начинаются пожары в степи.

— Э, нет, друг Антонио. Уверяю вас, это — Эльдорадо, про него и в книжках пишут — вы сами мне читали. Оно встает над Метой, огромное и яркое, как золотой город.

— Повидал на своем веку этот Пахароте! — вздыхает другой пеон, и все дружно смеются.

— Расскажи, как ты спасся от расстрела, — просит Мария Ньевес.

— Да, вот это история так история! — восклицают те, кто уже знает, о чем пойдет речь. — Давай, Пахароте, тут многие не слышали.