— Вообще-то отец человек мирный, но, видать, я доставал его сильно, вот и срывался. А мать жалела. Но это еще не все! Решили отомстить Хорю. У нас раньше почти вся деревня гусей на острове посредине реки держала. Ну, мужики иногда плавали туда, посмотреть живность. Лодки по всему берегу стояли. Просто так, тросом за корягу зацеплены, и все. И только у Хоря на такой цепи сидела, которая крейсер удержала бы. А цепь замком амбарным соединялась со штырем метра в два, вбитым в землю. Представляете? Но ладно, узнали мы с Тихонком, что в ближайший выходной Хорь наш собирается остров посетить, и решили притопить его. Заранее вышли к реке, опрокинули лодку, зубилом и ножами повыковыривали паклю из щелей, вернули посудину на место. У него в лодке на дне щит лежал, так что щелей не видать и снаружи ничего не заметно. Только следы замели, поднялись на обрыв, глядим, идет Хорь, согнувшись под веслами и рюкзаком. Уж что он в вещмешке нес, неизвестно, да это нас и не волновало. Мы сразу в пещерку, что еще до этого в обрыве соорудили. Да так, что не заметишь, если вплотную не подойдешь. Из пещеры пасем берег. Спускается Хорь, весла и рюкзак в лодку, отцепил цепь и поплыл. Метров тридцать проплыл и только тогда заметил, что лодка садится. А может, и вода уже проступила. Место там глубокое, гиблое. За год или два до этого один наш деревенский чудила решил в том месте трактор помыть. В реку въехал и… кранты. Пошел под воду «Беларусь». Парень выплыл, а трактор ушел. Водолазов-спецов вызывали. И что думаешь? Пропал «Беларусь»! Сгинул! Но ладно. Короче, Хорь, поняв, что тонет, разворачивает лодку и во все лопатки к берегу. А уж поздно. Проплыл метров десять, может, поболее, и все! Ушла под воду его посудина. Он вплавь к берегу и давай по суше метаться да орать. Убью, мол, этих придурков Коляна с Тихонком, гадом буду, убью. Мы выбрали момент, из пещеры на поле шасть и в овраг. По нему до купалища на озере добрались, разделись и на песок. Вскоре Хорь с отцом появились. Отец показывает на нас и говорит — да вот они, с утра здесь. Почесал репу Хорь, развернулся и домой! Предъявить-то ничего не мог? Отец потом спрашивал — наша работа? Я в отказ! Тихон у себя тоже! После этого Хоря словно подменили. Пить почти бросил, жену, правда, метелил по-прежнему, но это у него, видно, в крови уже было, и все на нас с Тихонком косился. А нам плевать на него. Мы свое дело сделали! Вот так!
Костя спросил:
— А если бы утонул объездчик?
— Да мы сами испугались! Но оправдалась поговорка, кое-что не тонет!
Ветров с женой рассмеялись.
Между тем, объехав село, Николай повел «УАЗ» к реке. В балке устроили пикник. Под хорошо прожаренный шашлык выпили. Димка уснул на руках Лены. Их обоих укрыли пледом.
Колян погладил малыша:
— Растет пацан и не знает, в честь кого имя получил.
— Узнает! Придет время, расскажу! Обо всем расскажу. И о сержанте Дмитрии Гольдине тоже.
Николай прикурил сигарету:
— Да, геройский мужик был. Как и весь десантный взвод капитана Егорова. Если бы не они, да еще тот капитан, Ланевский, что тоже своих ребят с техникой у высот оставил, вряд ли мы одной ротой столько времени позиции держали бы. А как горели они в боевых машинах? Рвались в «зеленке» у каньона? Из роты хоть кто-то выжил, восемь человек, Доронин девятый, а десант и пехота Ланевского все до одного полегли. Эх! Хочу забыть ту бойню, да не могу! До сих пор перед пацанами чувствую вину! Хотя не должен был выжить! Шах с того света вытащил.
Костя кивнул:
— У меня, Коль, то же самое.
В разговор вступила Лена:
— Прекратите, мальчики. Ни в чем вы не виноваты. Во всем виновата война проклятая. И давайте сменим тему.
Ветров с Горшковым согласились, и Николай рассказал еще пару анекдотов. Выпили. Пока Димка спал, успели с десяток окуней из реки вытащить. Потом гуляли по роще. К дому подъехали, когда уже стемнело. И как только вошли в дом, поняли — произошло что-то страшное. Отец, прилично принявший на грудь, ходил по горнице из угла в угол, мать Коляна сидела в углу, в своем кресле, часто прикладывая к глазам носовой платок. Работал телевизор. Колян резко спросил:
— Что случилось? ЧП в деревне? Кто, где, как? Чего молчите?
Костя с Леной и Димой замерли у двери.
Иван Степанович повернулся к сыну: