— Знатный керогаз. Где-то я его уже видел.
— Всё может быть, — не стал спорить я.
Парень был коротко стрижен, простецки одет, а по манере поведения напоминал гоповатого жителя рабочих окраин. Пиво-семки-русский-рэп. И всё же было в нём нечто, выдающее опытному взгляду человека, отмеченного Мультиверсумом.
— Мда… — сказал он, неделикатно осмотрев меня с ног до головы. — И что они в тебе нашли?
— А что искали?
— Да вот хэзэ. Без обид, но мы и поинтересней видали.
— Кто б спорил, — согласился я на всякий случай, хотя ничего и не понял. — Чего уж интересного.
— Ладно, поехали, чего сиськи мять.
Поехали, так поехали. Завёл мотор, влез за руль, парень уселся рядом.
— Давай вон туда, это наш сектор.
Он указал на арку в выпирающем на площадь внушительном фасаде с колоннами. Над портиком располагался монументальный каменный барельеф со знакомым символом — микроскоп в шестерёнке. Та самая «Первая Коммуна»? Или какая-нибудь два-ноль? Чёрт их поймёт.
Проехали арку и оказались на тенистой узкой улочке между высоких, этажей в пять-шесть, домов. Немного похоже на историческую часть Москвы, только без культурного слоя последних лет ста. Подъезды с почтовыми ящиками, ретрофонари, маленькие магазинчики без вывесок, крошечные кафе — казалось, здесь застрял кусок девятнадцатого века.
— Давай к нам заскочим, — сказал мой проводник. — Ирка мне не простит, если без неё поедем. Любит она всю эту романтику.
— Как скажешь, — я решил на всякий случай ни с чем не спорить и лишних вопросов не задавать. Похоже, скоро и так всё выясню.
— Здесь останови.
Я припарковался у тротуара перед пятиэтажным полуказённым зданием, при виде которого в голове почему-то всплыло определение «доходный дом». Не знаю почему. Я даже не помню, что это словосочетание обозначает — что-то вроде гостиницы?
— Пойдём, я вас представлю.
— Может, и сам представишься? — намекнул я.
— А я не сказал? Сеня я, будем знакомы.
— А я Артём.
— Знаю, они сказали.
— Кто «они»?
— Ну, кто всегда, а кто же ещё? — отмахнулся Сеня.
Он распахнул передо мной тяжёлую деревянную дверь подъезда, за ней открылась широкая лестница с полированными перилами и зелёной ковровой дорожкой на бронзовых прутах-держателях. Солидно, чисто и котиками не пахнет. Мы поднялись на второй этаж, и Сеня показал на широкую двустворчатую дверь с начищенной медной цифрой «четыре».
— Вот тут нас поселили пока, — сказал он, отпирая её массивным ключом с бородкой. — Ничего так, жить можно. Сначала без интернета ломало, особенно Ирку, но потом привыкли. И так не скучно.
Мы вошли в темноватую прихожую, где в высоком деревянном ведре стояли длинные зонты, а на вешалках висела одежда. Потолок метра три с половиной, на стенах полированные панели тоже из дерева и цветные стеклянные бра.
— Иришко, к нам гости! — крикнул Сеня в темноту коридора.
— Не разувайся, так проходи, — сказал он мне, и я испытал большое облечение. После двух дней в ботинках лучше их прилюдно не снимать.
Мы прошли в небольшую гостиную с книжными шкафами в потолок, глубокими креслами, чайным столиком и даже маленьким камином в тёмных изразцах.
— Уютно, — похвалил я, чтобы что-то сказать.
— Да? — рассеянно спросил Сеня. — Ну, наверное. Ирке нравится.
В комнату вошла совсем юная девушка, в байковой ярко-жёлтой пижамной паре с утятами и в чёрных зеркальных очках с боковинками, совершенно лишних при неярком свете затенённых деревьями окон. На ногах её были тапки в виде пушистых кроликов, волосы выкрашены в радикально-чёрный цвет, на правый глаз свисает короткая челка, в носу — пирсинг. Неформалка пижамная. В викторианский чопорный стиль помещения она совершенно не вписывалась.
— Ой, — сказала она, — извините. Я только встала.
Она пристально рассматривала меня, не снимая, впрочем, очков.
— Читаешь за полночь, а потом дрыхнешь полдня, — упрекнул её Сеня.
— Бе-бе-бе, — ответила она, — поучи меня жить.
— Артём, — представился я.
— Я поняла.
Ну, поняла так поняла. Наверное, в этом есть какой-то смысл, даже если я его и не вижу.
— А так и не скажешь, — сообщила она Сене выводы по моему поводу. — Я думала, он моложе будет и это, как бы сказать…
Вот тут прям обидно стало. Ишь ты, недостаточно я хорош, да и староват оказался. Сколько ей? Лет семнадцать-восемнадцать? В этом возрасте и тридцатник глубокой старостью кажется.
— Извиняйте, барышня, — ответил я недовольно, — прынцев не завезли.
— Да мне-то что…
— Вы с Дэном не знакомы случайно? — спросил я, чтобы перевести разговор с обсуждения моих недостатков. — Очки похожи.
— С Дэнькой? — удивилась она. — Учимся вместе. А очки — это чтобы видеть мир простым.
Она сняла их и уставилась на меня невероятно синими глазами.
— А то без них видишь, как всё на самом деле устроено.
— Это плохо?
— Неудобно. Как будто структуры сквозь текстуры просвечивают.
Прозвучало непонятно, но внушительно.
Девушка нацепила очки обратно и направилась к двери, бросив через плечо:
— Хоть бы чаем напоил гостя, лентяй. Я оденусь и поедем.
— Хочешь чаю? — спросил меня Сеня со вздохом. — «Я оденусь» — это надолго…
— Можно, — согласился я, и он вышел из комнаты.