Те, кто жив

— Да, команда контрабасов, которая ходит через кросс-локусы метро. Сами они себя называют «Метрострой», но прозвище прилипло. У них специфические маршруты, потому что подземка есть не везде, но зато они иногда попадают туда, куда не заходят другие.

— И что это за срез?

— Я буквально краем уха слышал. Якобы, вышли они в рабочем метро среза, где всё время что-то падает с неба. Камни — не камни, метеориты — не метеориты, но летят они с такой скоростью, что даже в метро сквозные дыры в тоннелях, ничего не спасает.

— Да ладно, — засомневался я, — тогда бы они в атмосфере сгорали…

— За что купил — за то и продаю, — пожал плечами Андрей, — я им тоже не поверил. Проводники те ещё сказочники. Рассказывали, что местные от этой напасти ударились в какой-то религиозный фатализм, и им теперь вообще всё пофиг.

Бумм! — под пол ногами опять слабо вздрогнул.

— Когда тебя в любой момент может в брызги размазать, — задумчиво сказал Борух, — это меняет восприятие мира. Тем более если от тебя ничего не зависит — голая вероятность.

— Да, — припомнил Андрей, — как раз вероятность. Вроде бы местные посчитали, что для каждого конкретного человека вероятность попадания этой фигнёй точно в макушку не больше, чем под машину попасть, от рака помереть или из окна выпасть, и не стали ничего с этим делать. Ну, или не придумали защиты и так себя успокоили. Чинят критичную для жизни инфраструктуру, а на остальное забили и живут себе.

— Как-то невесело они живут… — прокомментировал Борух.

— Ну да, статистика статистикой, а голове не прикажешь… — согласился Андрей.

Хлопок, удар. Пол на этот раз дрогнул сильнее — видимо, близко легло. Я поёжился — действительно, цифры не сильно успокаивают. Люди вообще не умеют оценивать вероятность в житейском, а не математическом смысле. Кокосовые орехи убивают сто пятьдесят человек в год, а акулы всего пять. Но никто не снимает фильмы ужасов про кокосы.

— Тём, а посмотри — тут есть ещё репер? — неожиданно спросила Ольга.

Мне стало стыдно — вообще-то, я как оператор должен был сам догадаться. Покрутил в планшете структуру, прикинул… Это не так-то просто, на самом деле, — понять, в одном срезе реперы или нет. Между ними может вообще не быть прямого резонанса, а именно резонансные связки были первичны для создателей планшетов — кто бы они ни были. Но я хромаю в теории. Я и практик-то так себе.

— Да, с высокой вероятностью есть. Возможно, даже несколько. Но определил пока один, и он далеко.

— Насколько далеко?

— Не знаю. Встроенного дальномера в этой штуке нет. Но направление покажу.

Мы шли по улицам, вздрагивая от периодических хлопков и ударов. Прохожим было на нас плевать, нам на них, в общем, тоже. Один раз увидели, как возле свежей дыры в земле какой-то человек в оранжевой униформе смывает шлангом брызги крови и плоти, а потом устанавливает раздвижной, как фотоштатив, треножник, пишет на его табличке что-то маркером и уходит. Венок вешать не стал. Наверное, это не входит в его обязанности. Может быть, не дождавшись к вечеру пропавшего, родные побредут по ежедневному маршруту, вглядываясь в свежие таблички кенотафов. А найдя, зарыдают и пойдут плести веночек. А может, и не зарыдают. И не пойдут. Может, пожмут плечами и станут жить себе дальше, пока очередной хлопок сверхзвуковой каменюки с неба не превратит в облако красных брызг уже их.

Через час, поняв, что до репера дальше, чем можно было бы надеяться, мы спустились в метро, определив его по характерному пассажиропотоку в дверях станции. Сориентироваться в схемах и названиях на стенах было невозможно, но один из тоннелей шёл в нужном нам направлении. На платформе стояла будочка с каким-то мужиком в униформе, люди подходили к нему и что-то передавали в окошко. Возможно, деньги за проезд. Мы пренебрегли, и нас никто ни о чём не спросил. Может, решили, что у нас проездной.

Поезд, вытолкнув из тоннеля горячий ветер, застыл у платформы. Он не был похож на наши — цилиндрический в сечении, с обтекаемым носом, без кабины машиниста спереди и разделения на вагоны. Двери уехали вверх, пассажиры вышли, пассажиры вошли — ну и мы с ними. Внутри оказались пары стоящих лицом друг к другу кресел с каждой стороны длинного салона, гнутые окна, светильники на потолке. Никто не стоял, все сели, мест хватало. Вообще, поезд был полупустой, да и на платформе народ не толпился — то ли время не пиковое, то ли от перенаселения этот город не страдает.