Те места, где королевская охота

— А потом я промажу торец клеем, вот этим, белым, дам подсохнуть, подклею вот эту тряпицу, чтобы за переплет держалось хорошенько, ниточки распушу и тоже подклею, дам подсохнуть, потом зажму блок в струбцинку и подрежу, чтобы было красиво и ровно, — начал рассказывать старик, заметив Наорино любопытство: монотонно, неспешно и с явной любовью к своему занятию, — Потом наклею вот тут и тут капталы, чтобы гляделось красиво, отрежу тесемочки красивой и приделаю закладку… а то некоторые, понимаешь, страницы загибать норовят, варвары, им бы вот самим кое–что загнуть да так и оставить, простите, сударыня, — сердито пробубнил он, и опять прежним умиротворительным тоном: — И займусь переплетом. Картонки вырежу, кожу подберу… одежку, то есть… — Старик замолчал и поднял на Наору глаза. Они были лучистые, улыбающиеся и чуточку хитрые. — Нравится, барышня?

— Да! — радостно–откровенно согласилась Наора. — Я никогда не видела, как книги делают. И у вас так ловко получается! Это… это как штопать чулки, только гораздо интереснее!

Старик тихонько засмеялся:

— Не любите, барышня, штопать чулки?

— Очень! — призналась Наора с чувством.

— А по вам и не скажешь, что вам хоть что–то штопать доводилось, — сказал старик, оглядывая наследство Прекрасной Герцогини.

Наора смутилась:

— Вы по одежде судите? Это не мое. Это мне… это по случаю досталось. Просто повезло. — Она вздохнула.

Старик закивал.

— Бывает, барышня. Я вот сразу заметил — руки–то у вас хоть и ухоженные, да не барские. Работать этими ручками вы умеете.

Наора автоматически спрятала ладони.

— Да нет, — заметил это старик, — стесняться не надо. Я к тому, что сразу понял, что вы барышня не из таковских… Ну, вы меня понимаете. А то заходят, бывает, ни стыда у них нет, ни совести. Я таких за версту чую, и гоню. Не положено здесь посторонним барышням ошиваться.

Наора покраснела и быстро встала со стула, но старик тут же бросил иглу и замахал на нее руками:

— Что вы, что вы! Я же не про вас! Вам — можно. Я же вижу… Сядьте, пожалуйста, и не обижайтесь на старика.

Наора поколебалась, но старик, похоже, действительно разволновался не на шутку, и она села.

Повисла неловкая пауза. Судя по часам, до окончания уроков оставалось совсем немного.

— А я вот подрабатываю на досуге, — снова заговорил старик. Видно было, что ему хочется загладить неловкость. — Да и что делать–то одинокому? Вот и шью–клею. Люблю я это дело. И людям польза, и мне приработок малый. — Он поднял на Наору глаза, словно ожидая.

— Да, понимаю, — ответила она. — У меня вот тоже сейчас денег немного скопилось, а работы пока нет. Я ведь актриса, — зачем–то призналась она, — а только без места сейчас — сезон кончается, никто меня не возьмет до осени. Вроде бы и не нуждаюсь, а все же скучно без дела сидеть.

Старик улыбнулся:

— Вот я же говорю, что вы барышня правильная. Мало ведь кто так сейчас рассуждает, особенно из барышень. Им бы… — начал было он, но осекся. — Вы уж простите меня еще раз, — сказал он обезоруживающе. И вдруг оживился: — А хотите, я вас к месту пристрою? В библиотеку нашу? Это здесь, недалеко… Будете помогать там книжки реставрировать. И не обременительно, не тяжело для барышни, а платят там достаточно. Книжки тоже дают читать, — подмигнул старик озорно. — Вы ведь, небось, читать тоже любите?

— Люблю, — ответила Наора.

— Вот и будете читать в свой достаток! — обрадовался старик. — Вы не думайте, что раз библиотека Политехнического музеума, так там одни учебники да штудии хранятся. О–о–о! — потряс старик поднятым пергаментным пальцем. — У нас самая большая библиотека во всей Столице! Да что в Столице — во всей Империи, а значит, почитай и во всем мире поднебесном!

— А можно? — Наоре предложение старика пришлось по душе.

— Почему нельзя? — важно ответил тот. — Я поговорю с кем надо, так что не сомневайтесь! Вы подойдите ко мне как–нибудь на днях, если не передумаете, я всегда здесь… — Он замолчал и прислушался. Часы на колокольне с курантами отбили четверть. Старик глянул на часы, уточняя, произнес: — Ну вот и перемена подошла. Вы, барышня, обождите тут, я его позову.

— Нет, нет! — заволновалась Наора; кровь снова застучала в ушах. — Не говорите ему ничего, хорошо?

— Ну, как знаете. — Старик пожал плечами, взял со стола большой колокольчик и пошел по коридорам, громко возвещая сквозь звон: — Перемена, господа студенты! Перемена!..

Наора крепко сжала тут же вспотевшие ладони, потом вспомнила о ненужном уже письме и выдернула его из стеллажа. Да так и замерла, забыв о нем…

Кажется, не успел привратник во второй раз тряхнуть колокольчиком, а старинное здание уже наполнилось гулом голосов и топотом ног — теми особенными возбужденными и жизнерадостными звуками, какие производят вырвавшиеся из тишины аудиторий толпы молодых людей.

Наора нервно встала. Сейчас, трепетало ее сердце, сейчас…

Она судорожно искала глазами знакомое лицо среди мелькающих молодых людей в одинаковых куртках. Она даже стала опасаться, что не заметит, не увидит его.

И тут же увидала.