Те слова, что мы не сказали друг другу

Остров музеев… я никогда не видела так много зданий, отданных искусству, в одном и том же месте. Мне казалось, что в твоей стране царила серость, а тут меня ошеломило буйство красок. Ты увлек меня к дверям Altes Museum[7]. Это было огромное квадратное здание, но когда мы в него вошли, то оказались внутри ротонды. Мне ни разу не приходилось встречаться с подобной архитектурой, такой странной, почти невероятной. Ты провел меня в самый центр этой ротонды и велел сделать полный оборот, затем второй, третий; ты заставлял меня вращаться все быстрее и быстрее, пока у меня не закружилась голова. Тогда ты остановил этот безумный вальс, сжал меня в объятиях и сказал: вот это и есть немецкий романтизм — круг, заключенный в квадрат, символ того, что любые различия могут идеально сочетаться друг с другом. А потом ты повел меня в Пергамон.[8]

* * *

— Ну так как, — спросил Энтони, — ты пережила еще раз этот миг счастья?

— Да, — ответила Джулия, не разжимая век.

— И кого ты увидела? Она открыла глаза.

— Можешь не отвечать, Джулия, этот миг целиком принадлежит тебе. Я больше не собираюсь вмешиваться в твою жизнь.

— Почему ты попросил меня закрыть глаза?

— Потому что всякий раз, закрывая глаза, я вижу лицо твоей матери.

— Томас возник на этом так похожем на него портрете как призрак, как тень и сказал мне: иди и живи в мире, выходи замуж и больше не думай обо мне, не жалей ни о чем. Это был знак.

Энтони кашлянул:

— Господи, какой там знак — это был обыкновенный набросок углем, и ничего более. Представь себе, что я брошу салфетку в тот угол, — изменится ли хоть что-нибудь от того, повиснет она на вешалке у входа или упадет на пол? Представь себе, что последняя капля вина из бутылки попадет в бокал той молодой женщины, что сидит за соседним столиком, а не на скатерть, — поможет ли ей данное обстоятельство выйти через год замуж за болвана, с которым она сегодня ужинает? Только не смотри на меня как на марсианина: просто этот придурок весь вечер так громко разглагольствовал, пытаясь запудрить мозги своей подружке, что я слышал каждое слово.

— Ты говоришь так потому, что никогда не верил в знаки судьбы. Слишком уж ты привык сам все на свете контролировать!

— Джулия, таких знаков не бывает! Я тысячу раз бросал скомканные листы бумаги в корзинку для мусора под моим письменным столом в полной уверенности, что, если не промахнусь, мое желание сбудется; увы, судьба так и не подала мне долгожданного знака. Я продолжил свой дурацкий спор с ней, убедив себя, что заслужу награду, когда заброшу бумажный комок в цель три или четыре раза подряд, и за два года усердной практики наловчился попадать в самый центр корзинки, стоявшей теперь в десяти метрах от меня. Но что же я получил? Ровно ничего! Однажды мне пришлось ужинать в обществе трех очень важных клиентов. Пока один из моих компаньонов старательно перечислял им все страны, где находятся филиалы нашей фирмы, я выискивал среди них ту страну, где могла бы жить женщина, которую я ждал; я пытался представить себе улицы, по которым она проходит, выйдя утром из дома. После ужина один из моих сотрапезников, китаец, — только, пожалуйста, не спрашивай его имя! — рассказал мне чудесное поверье. Оно гласит: если прыгнуть в середину лужи, в которой отражается полная луна, ее дух тотчас перенесет вас к тем, кого вам не хватает. Надо было тебе видеть лицо моего компаньона, когда я прыгнул обеими ногами в водосток, забрызгав своего клиента с головы до ног, так что вода стекала даже с его шляпы. Вместо того чтобы извиниться, я объявил, что его трюк не сработал! Женщина, которую я ждал, так и не появилась. Так что забудь про эти идиотские знаки, за них цепляются лишь те, кто почему-то утратил веру в Бога.

— Не смей так говорить! — вскричала Джулия. — Когда я была маленькая, я тысячи раз «прыгала в лужи», чтобы к вечеру ты вернулся домой. А теперь слишком поздно морочить мне голову такими баснями. Мое детство давным-давно прошло!

Энтони Уолш грустно взглянул на дочь. Джулия по-прежнему пылала гневом. Она с грохотом отодвинула стул, встала и вышла из ресторана.