Те же и Скунс

Молодые ларёчные коммерсанты не собирались задерживаться в коммуналке надолго. И, соответственно, ни с кем не желали считаться. Дешёвая комната была для них лишь ступенькой к будущему благоденствию, трамплином для взлёта… Витя только плечами пожала, когда её ознакомили с графиком уборки, висевшим на кухонной двери. Объекты уборки включали: пол на кухне, в коридоре, туалете и ванной, раковины на кухне и в ванной, собственно ванну, унитаз. Унитаз!.. Приехали, называется!.. Они, значит, туда будут дела свои делать, а она — за ними мой? И так две недели подряд?.. А выкусить не хотите?..

После первой же Витиной «уборки» — посреди коридора для вида ещё повозили мокрой тряпкой, а унитаза и раковин вовсе ничья рука не коснулась — Оля (очередь Борисовых шла следом) смолчала бы, но вмешался Гриша. Он заявил, что потакать разгильдяям непедагогично, что Вите надо указать на ошибки, может быть вынести общественное порицание или даже продлить ей дежурство ещё на неделю — но добиться, чтобы всё делалось как положено. Гриша говорил столь умно и приводил такие доводы, что женщины с ним согласились.

Увы! Гришина теория блистательно провалилась. Витя объявила, что всё вымыла не хуже других, а если кому что не по ноздре, пусть сам и трёт. Не повлиял даже тот устрашающий факт, что Гриша красной пастой написал на графике против фамилии Новомосковских — УБОРКА НЕ ПРИНЯТА. Листок сиротливо провисел ещё несколько месяцев, потом исчез и более не появлялся.

С тех пор убирали в квартире трое — Оленька, тетя Фира и Патя Сагитова. Остальные — Тарас Кораблёв, Таня Дергункова и тихий алкоголик дядя Саша, обитавший в комнатке кухарки, — рассудили иначе. «Эти не убирают, а я буду пуп надрывать?..»

…Часа через два домой вернулся Тарас, ходивший предлагать свою физическую силу и снова не нашедший желающих её использовать. Он был зол и голоден, денег ни хрена — он даже подумывал, не пойти ли разгружать вагоны, хотя и западло это тому, кто мнил себя первосортным частным охранником…

Едва Тарас ступил в коридор, как его взгляд упал на ярко-жёлтый детский горшок, благоухавший возле соседской двери. Обычно Тарас отворачивался, чтобы не смотреть, но сегодня…

— Ты!!! — громыхнул он, заглушив «Дым сигарет с ментолом» в исполнении дуэта «Нэнси». — Ты там!!! Говно собираешься из коридора убирать?

А когда я её обнимаю,
Всё равно о тебе вспоминаю… —

доносилось из комнаты.

— Ах ты, шалава! — зарычал Тарас и бросился крушить дверь.

Музыка смолкла, и на пороге появилась Витя собственной персоной. Из-под копны нечёсаных волос на Тараса щурились злые голубые глаза. На самом деле Виктория была очень хороша собой, но только не в эту минуту.

— Чё орёшь? — спросила она. — Чё надо?! Козёл!..

Кораблёв некогда охранял их с Валей ларёк, но и тогда они не слишком дружили.

— Ты, падла!! — взвился Тарас. — А ну немедленно убери дерьмо!

— И не подумаю, — Витя смотрела на него, принципиально скрестив на груди руки.

— Ща в рожу выплесну, блин!

— А ты попробуй, — процедила сквозь зубы Витя. — Вернется Валентин, он с тобой разберётся…

— Вынеси, я сказал!

Витя повернулась, не соизволив ответить. Хлопнула дверью и заперлась изнутри на ключ.

— Падла! — выкрикнул Тарас и с размаху наподдал горшок.

Тот взмыл в воздух, пролетел, как футбольный мяч, по коридору и с силой грянул о дверь ванной. «Анализы» щедро разлетелись по стенам, полу и потолку, а ёмкость из-под них с пластмассовым грохотом покатилась в сторону кухни.

Раздражённо сопя, Тарас завернул за угол и удалился к себе. Кроме картошки на постном масле жрать было нечего. Даже луковки не завалялось…

Жидкая часть «анализов» постепенно подсыхала, распространяя соответствующий запах. Твёрдая фракция так и осталась красоваться аккуратной горкой посреди коридора.

Первым обнаружил непотребство Гриша. У него нынче было всего три пары, и он радостно спешил домой, чтобы почитать в приятной тиши, устроившись у огромного полукруглого окна (комната Борисовых была средней частью дореволюционной гостиной).

Однако стоило ему открыть дверь, и хорошее настроение испарилось. В нос ударил запах, мало чем уступавший ароматам сортира на провинциальном вокзале.

«Безобразие… — расстроенно подумал молодой педагог. — Совсем распустились…»

И бочком, по краешку опасной зоны, стал пробираться к своей комнате.

Затем явилась Таня Дергункова, которую сопровождал мелковатый мужчина с железной «фиксой» во рту. Оба были подозрительно веселы, а что ещё подозрительней — несли матерчатые сумки с пустыми бутылками. Домой, а не из дома.

— О! Гля! Насрали! — радостно закричала Таня и хрипло захохотала. — Во дошли! Смотри, Лень, какую кучу наделали!

— Так сама говорила, — ухмыльнулся Лёня, — в сортире засядут, другим мочи нет ждать…

— Может, и нам теперь так?! — хохотнула Таня.

— Давай, — подзадорил Лёня и радостно осклабился: — А я смотреть буду!

Они смачно прошлёпали по коридору и ввалились к себе в комнату, даже не обтерев обувь. «А чё? Не ногами едим, чё мыть-то?» — удивилась бы Татьяна, если бы кто сделал ей замечание.